Стремительно увеличиваясь в размерах, от Вялой Подляски неслась девятка «мессеров», над рекой разделились и, не набирая высоты, пошли вдоль траншеи, прошивая её пулемётным огнём.
С грохотом рвались снаряды и мины, воздух наполнился визгом и воем, узкая прибрежная полоса вздыбилась фонтанами песка, галечника, глыбами, вывороченной земли — немцы набросились на неё всей своей огневой мощью.
За огневым валом вражеская пехота возобновила переправу через границу, несколько лодок достигло советского берега, с них стали высаживаться с автоматами наперевес немецкие пехотинцы.
И тогда из полузасыпанных траншей и обрушенных окопов навстречу врагу поднялись врукопашную уцелевшие пограничники.
14
«…По пути в комендатуру я встретил двух бойцов 15-й заставы, которые доложили, что пытались попасть в подразделение, но не смогли, потому что застава вела бой в окружении. В районе, где я находился, расположились в обороне полки 75-й стрелковой дивизии. Я встретился с комдивом, генерал-майором Недвигой… просил оказать помощь окружённым подразделениям. Генерал ответил: „Разобьём противника перед фронтом дивизии, а потом поможем пограничникам“. Этого не случилось…
Командуя 220-м погранполком, я окончил войну. После освобождения Белоруссии был на местах, где находились застава и комендатура. Я увидел груды развалин. От местных жителей узнал, что все пограничники застав и комендатуры, находясь в окружении войск противника, в течение суток, упорно сражались и почти все погибли смертью храбрых. Кроме личного состава застав и комендатуры много погибло семей офицеров-пограничников, в том числе мои жена, дочь 5-ти лет и сын 2-х лет…»
Истребители проутюжили прибрежную полосу. Волна за волной они пронеслись вдоль жиденькой линии обороны, на которой уцелели одиночные пограничники, расстреляли боезапас и безнаказанно улетели на Бялую Подляску, будто возвращались с тренировочного полёта.
Артиллерийский обстрел не стихал, становился плотнее. Снаряды рвались так густо, как если бы враг задался целью перепахать всю эту землю. В клокочущем месиве земли, огня и металла рвалось, горело, визжало; все пространство между рекой и линией обороны превратилось в завесу огня — полыхали стоявшие в ряд копни пересохшего сена, курились подожженные кусты и торфяник, небо закрыл смрадный дым, и ветер нес хлопья черного пепла, устилая им всё окрест.
Пока длился артиллерийский налёт. Новиков лежал под защитой дуба в относительной безопасности. Натерпевшись страху в самом начале, пережив первый удар и познав первую радость победы, он готовился к отражению очередной переправы, ждал ответных ударов своих пушек и самолетов, которые, несомненно, вот-вот помогут. С возвышенности ему был виден окоп, где со свом «дегтярём» примостился Быкалюк. Иван пригнул голову, будто прислушивался к тому, что творилось снаружи. Ближе к дубу в траншее сидел Миронюк, тоже пережидая артналет. Он то и дело выглядывал из траншеи, обнаруживая своё нетерпение скорее выбраться наверх.
Новиков, сменив опустевший диск запасным, стал набивать патронами первый, не забывая наблюдать за противоположным берегом. Там пока было спокойно. Моментами чудилось, будто в тылу участка раздаются взрывы и слышатся отзвуки ружейно-пулемётной стрельбы, но тут же младший сержант себя успокаивал: в этом гуле и оглушающем грохоте всякое примерещится. Он продолжал жить тем, что творилось вокруг и за что отвечал головой — с него не сняли ответственности за порученный под охрану участок границы, за свое отделение. Значит, тут ему находиться с нарядом, тут ему стоять до конца.
Ведерников как ушёл, обратно не возвращался, должно быть, залёг под обстрелом, ждёт, когда поутихнет. Немец садил минами и бризантными, разрывающимися в воздухе на множество осколков, снарядами, с визгом прошивавшими воздух, как злые осы. Осколки вонзались в землю, засевая её горячим металлом.
Мысли о Сергее становились всё беспокойнее — может, ранен, нуждается в помощи.
— Миронюк! — крикнул он.
— Що?
— Посмотри, что с Ведерниковым. Быстро!
— Добрэ. Зараз. — Не мешкая, Миронюк выскочил наверх, но, не сделав ни шагу по направлению к тому месту, куда его посылали, перемахнул через бруствер. — Дывысь, що робыться! Направо дывысь!
Новиков обмер. На правом фланге, приблизительно в районе двести третьего погранзнака, с десантных лодок и плотиков высаживалась на берег вражеская пехота, а на подмогу ей подходили новые и новые силы; высадившиеся, с ходу подняв стрельбу, устремились к траншее, на берегу стало черным-черно и суетно.