— Серега, будь другом моего детства, расскажи, как вёл в атаку свой эскадрон. Это же интересно, жуть, ка это интересно и поучительно!
— Что и говорить — конник, не чета пехтуре.
Под хохот и пересмешки, напустив на себя неприступно-молчаливую хмурость, Ведерников пригнулся над дымящейся кружкой чаю, только что налитого из кипящего чайника, дул на него, сложив губы трубочкой, отхлебывал по маленькому глотку, пряча от света ушибленный лоб, на котором взбух здоровенный желвак — отметина норовистого Орлика незадачливому кавалеристу.
Ведерников понимал: огрызаться — себе в убыток; разумнее промолчать, не вдаваясь в подробности о том, как Орлик, пронёся его в загодя распахнутые часовым заставские ворота, пулей влетел на конюшню, сбросив через голову седока, и он шмякнулся о стену; лучше не связываться, трезво думал Ведерников, допивая свой чай, и памятуя мудрую поговорку: «Слово — серебро, молчание — золото».
Но поговорка тотчас вылетела из головы, едва в столовую вошёл Новиков, нерешительно стал продвигаться вперед.
Ведерников, завидя своего отделенного и подав знак сесть к своему столику, разом позабыл о трезвых и мудрых мыслях, до времени сдерживавших уязвленное самолюбие; подхватился, грохнул кулаком по столу.
— Будя трепаться! Надоело. Эй, повар, неси поесть младшему сержанту. И шевелись давай!.. — крикнул в раздаточное окно.
— Отставить! — Новиков сел к столу, чувствуя на себе любопытные взгляды. — Я и сам могу попросить. — Он немного смутился от избыточного внимания; небольшой говорун, боялся расспросов о недавнем боевом столкновении, отнюдь не считая себя героем — помнил о пережитом страхе.
Вопросы в самом деле не заставили себя ждать.
— Как оно было, младший сержант, расскажи.
— Сколько их перешло?..
— Кто их разберёт в темноте! — Новиков не обернулся на голос — благо, повар принёс кашу и чай. — Были да сплыли.
— А ежели к примеру сказать, на глазок товарищ младший сержант? — к столу протиснулся коренастый широколицый паренёк, прикомандированный из отряда сапёр. — Ну, скажем, десяток их было?
— Прибежал бы да сосчитал, ежели такой шустрый. — Ведерников сощелкнул хлебную крошку.
Но паренька, видно, окрик не остудил.
— Стал-быть, сколько через границу пробралось, столько же обратно вернулось, — подытожил он без усмешки. — А мы ухами хлопам, в белый свет, как в одну копеечку, постреливам. По гадам, стал-быть, возборонено, нельзя но ним.
— Нельзя! — отрубил Новиков.
— А ежели он завтра по нас, шандарахнет своей артиллерией, тоже помалкивать?
— Что будет завтра, поглядим. Сегодня паниковать преждевременно, — менее сердито парировал Новиков. — Если вынудят, ответим на провокацию. Как сегодня… — Он запнулся: получалось нескромно. — В шапку не спать — вот главная задача.
— И то верно, — подтвердил кто-то из пелены табачного дыма.
Но сапёра не так просто было унять.
— Ежели б своими глазами не видел… А то глаза закрывай, талдычим: кругом шестнадцать, вроде всё хорошо…
Сапёра прервало сразу несколько голосов — кто посоветовал для успокоения холодной водичкой умыться, кто валерьянки двадцать капель глотнуть.
— Дурачьё! — неожиданно рявкнул Ведерников. — Трепачи, чего, спрашивается, геройствовать?.. Все храбрые. Посмотрю на вас, когда жареный петух клюнет…
— Хватит, Ведерников. Подбирайте выражения. — Новиков поставил пустую кружку. — Что вы язык распустили? Ну, усталость, ну, опыт финской… Понятно. Но у нас есть приказ командования. Его и будем придерживаться. Солдатское дело — бдительно охранять границу. Чем мы и занимаемся. А от пустых разговоров ничего не изменится. Ну, давайте я, вы, Ведерников, и все вместе начнём орать: «Караул!» Нужно это?
— Как рыбе зонтик.
— Верно, Миронюк. И я говорю о том же. То, что происходит на границе, знаем не мы одни. И в Москве об этом известно, и… меры принимаются.
По тому, как парни внимательно слушали, Новиков понимал, что им позарез нужны эти слова, накаленная обстановка опалила их и до крайности растревожила, как, впрочем, и его самого. Только вот их он, разумеется, ненадолго успокоит, а кто успокоит его! Кто скажет нужные слова ясно и убедительно?
— Младший сержант Новиков, в канцелярию, — послышался от двери голос дежурного. — Быстро.
3
«…Я, пшепрашам панство, скоро закончу. Hex пан писатель не спешит, дело есть дело… Когда поручник Голяков… по-вашему, старший лейтенант Голяков записал мои слова на карту, мы хутко пошли з поврутем, назад, значит, на граничку. Переправился я за Буг хорошо, опасно нет. Вышел на польский берег, посидел, слушаю. Швабов нет. И я хутко побёг домой… Хорошо бег, успел… Мотоцикл выскочил на берег. Швабовский, ну, немецкий, свет прямо на ваш берег… Я полёг. Смотрю. Езус-Мария!.. Новиков под электричеством. Шваб стрелял лодку… Думаю: пропал Новиков. Як бога кохам, пропал… А он швабовский мотоцикл из автомата…»