— Фелька, предупреди отца: чтоб про меня никому ни слова…
— Не переживай, любезный, батька не проговорится.
— Надеюсь…
Она прикрыла дверь сарая и воротилась к нему. Наклонившись, спросила свистящим шепотком:
— А тебе одному не страшно? Не скучно? Не хочешь меня под бочок?
Даёт краля! Он сперва растерялся, затем озлился, но что отвечать — не находил. А она сказала:
— Молчание — знак согласия, как говорят у русских.
И, хрипловато засмеявшись, стянула через голову сарафан. Выждав чего-то, стала раздеваться дальше. Он наконец нашёлся:
— Ты, Фелька… это самое… Я ж пораненный…
— Это ничего, мой любезный… Мой Сереженька… Я же тебя обиходила, подкормила. Да и по губам твоим вижу: любишь ты баб, они у тебя полные, сочные… Дай я тебя поцелую…
Она упала возле него, впилась губами в губы. Он едва не задохнулся, ошеломлённый. В смятении подумал: «Зверь девка… Огонь и воды прошла…» От неё исходил жар, влажный, терпкий, нагое тело дрожало, извивалось. Но жар этот ему не передавался, и он лежал, ощущая холод и боль внутри. Как остудить эту девку? Спросил:
— А отца не боишься? Заглянет ненароком…
— Батька мне не препятствует… А вот ты его не боишься ли?
— Зачем мне его бояться?
— А меня? Разве я плоха? Дай руку…
Она водила его рукой по своему потному, горячему телу, а он со злостью, с отчаянием понимал: боль убила желание, он бы и рад что-то сделать, чтобы отвязаться от этой бабёнки, но не может, пропади пропадом и она, и он. Оправдываясь, повторил:
— Фелька, я ж пораненный…
— У… хлоп… пся крев!
«По-польски чесанула», — подумал Гречаников и сказал:
— Не серчай…
— А я-то думала — сильный мужчина…
— Да я…
— Что ты? Была возможность познать меня. Не сумел… Вини себя, не меня…
— Я тебя не виню ни в чем…
— Ну, пусть будет так. — Она порывистым движением вскочила, торопливо оделась, с хрипотцой рассмеялась: — Отдыхай! Приятных сновидений…
Хлопнула дверь сарая. Обидел девку. Расписался. Он, который был не промах по данной части. Был. Но от бывшего осталось не так уж много. По крайней мере на сегодняшний день. Нету сил, да и после гибели товарищей так вот, сразу, — с девкой? Нужно время. Очухается физически и морально, тогда другой разговор. Надо ещё выжить, уцелеть, соединиться со своими. Засыпай, набирайся силёнок, кончай со слабостью, с беспомощностью, становись человеком, который и повоевать сможет. Не только с девкой поваляться…
Дверь в стодоле отворилась без звука, но Гречаников тотчас пробудился, во сне почувствовав: кто-то входит в сарай. Схватился за автомат, пригляделся. Ба, не Фелиция, а её папаша. Что ему надо? Герман-шестипалый горбился, застил свет — вроде бы не решался подойти поближе. Гречаников спросил:
— Чего тебе, папаша?
— Да посоветоваться надо…
— О чём?
— После скажу… Сперва пойдём посмотрим одно местечко…
— Какое?
— Вот о нём-то и хочу спросить твоего совета… Сможешь встать, пойти?
— Если шибко нужно, смогу…
— Шибко.
— Ну, лады…
Он начал подниматься, прихватив автомат. Герман сказал:
— Оружие не бери. Воротимся мигом, тут рядом, на задах…
Гречаников помедлил, раздумывая, оставить автомат или нет, без оружия неуютно, но если обернутся быстренько, то тяжесть переть не улыбается. Он положил автомат на сено, выпрямился:
— Пошли.
На воле предвечерне голубело, и Гречаников заметил эту голубизну, подумал, что чуть погодя она перейдёт в синь, а еще чуть погодя наползут сумерки. Когда шли затравяневшим двориком, заметил и другое: в оконце маячит Фелиция, как маячил недавно её папаша. Пялится на него. А чего пялиться? Что в нём интересного для нее, справной девахи? Как говорится, не оправдал надежд. Когда-нибудь оправдает. В отдаленном будущем.
— Послушай, папаша, а немцы на хуторе не появлялись?
— Да ты уж дочку про то пытал… Не переживай, не появлялись.
— А националисты?
— Вот про то ты дочку не пытал… Не переживай: тоже не появлялись… Опасаешься их?
— Опасаюсь…
— То разумно, Хлопец, разумно…
Они зашли за баньку, за поленницу, к какой-то яме. Хозяин остановился, сказал почему-то шепотом:
— Вот и прибыли… Оглянись-ка назад…
Гречаников повернулся спиной, хозяин схватил прислоненный к поленнице, топор-сучкоруб, хекнув, ударил его по темени, и Гречаников с раскроенным черепом упал в яму.