На посиделках много пели — и хором, и соло. У нас прежде тоже так пели, и я мог бы чувствовать себя в гостях у родичей — если не замечать различий, а они оказались не в нашу пользу. Здешнее собранное многоголосье так же отличалось от визгливых «Хаз-Булатов», как эти дружеские посиделки (с вином, между прочим) от наших пьяных гульбищ. Я с удовольствием слушал песни и смотрел, как другие танцуют. Не знаю, что уж Тонио там обо мне рассказывал, но меня всюду принимали более чем дружелюбно. И пока Тонио отплясывал, я выслушал множество местных историй и легенд. Рассказывали их, как правило, пожилые люди, довольные тем, что нашелся свежий слушатель. И вот что странно: хотя мы с Тонио бродили по приморским селам, легенды главным образом касались гор.
Во время путешествий по этой загадочной стране — морского с Тонио и сухопутных с Бет (о них я еще тоже расскажу) — я обратил внимание на одну горную цепь. Мне показалось, что она каким-то образом находится на равном и не слишком большом расстоянии от всего в этой стране. Некий срединный хребет, кольцо из гор, плавно огибающее центр страны. (Долину? Озеро? Плато?) Мы видели его отовсюду и часто двигались вдоль этого хребта, но ни разу не достигли «обратной стороны». Горы казались невысокими — не выше Крымских — и очень старыми, но я не заметил ни одного ущелья или долины, уходящей в глубь айлы. Впрочем, я не особенно искал. Так вот, рассказывали, что там, «на Круге», в горной стране, живут прекрасные вилы (или вильи). От мира смертных их волшебная земля отделена как бы порогом — невысокой отвесной скалой, на которую человек не может подняться, если его не проведет вила. Живут вилы в пещерах (то есть в пещерных дворцах, не иначе), купаются в источниках вечной юности, и времени для них будто не существует, пока вила не встретит человека, который отберет у нее крылья (в тех вариантах, когда у вил есть крылья), или волшебный пояс, или еще каким-то магическим образом не привяжет ее к себе.
Иногда этот брак становился достаточно долгим, чтобы успели вырасти дети: девочки-вилы и мальчики-люди. Об их судьбе мне приходилось читать в сказках, а здесь опять добавили подробностей. Сыновья вил, как правило, были от природы непревзойденными врачами-травниками, и, кажется, некоторые из них умели переходить горную границу. Или, может быть, их там всегда кто-нибудь ждал. А чаще оба — человек и вила — погибали юными, не оставив на земле следа.
Еще печальней звучали истории о человеческой неверности. Одну такую сказку я помнил еще с детства. Речь шла о королевиче, который променял вилу на дочь турецкого султана. По мере того, как таяла его любовь, таяла и маленькая вила. Она сделалась сначала ростом с девочку, потом стала крохотной феей, затерялась в цветах и исчезла совсем. Королевич, конечно, раскаялся, долго искал и звал ее, но все напрасно.
Редкая сказка кончалась так, как следует кончаться сказкам: «И стали они жить-поживать…» Я спрашивал:
— Что, и сейчас живут?
— Навряд ли, — отвечали мне со вздохом. — Человек что-нибудь да вытворит. Но больше о них ничего не рассказывают.
По мнению рыбаков, вилы никогда не причиняли людям зла, наоборот. Это необычайно добрые создания. Они не в силах пройти мимо чужой беды и не помочь. Особенно невыносимо для них детское горе. Рассказывали, что бывали случаи, когда вилы подбирали сирот и растили их как собственных детей.
Вилы очень смелы — то есть они вообще не умеют бояться, — но, как правило, не воинственны. На них напасть в принципе невозможно, но если задирают их соседей, вилы могут вмешаться, и врагам непоздоровится.
— А что будет?
— Ну что? Топнет ногой — с горы сойдет лавина. Или течет тоненький ручеек — и вдруг станет огромным водопадом и всех смоет.
Я спрашивал, есть ли у вил душа и кто их сотворил. В том, кто их создал, ни у кого сомнений не было: кто мог создать красивое и доброе? О душе мнения сложились разные. Одна версия приблизительно повторяла андерсеновскую «Русалочку»: своей души у вилы нет, но человек может с нею поделиться. Потому вила и умирает, потеряв любимого. Другая версия оказалась сложнее и тянула на апокриф. По этой версии вила была каким-то пробным вариантом Евы, который оказался чересчур удачным для Адама. Будучи воплощенной верностью, вила не участвовала в грехопадении, потому и смерть над ней не властна, пока она — из верности же — не разделит с человеком его смерть. В таком варианте у вилы есть своя душа. Беда лишь в том, что жить для себя, никого не любя, виле несвойственно. Рано или поздно она все равно встретит себе на погибель человека. И чтобы хоть немного облегчить судьбу добрых вил, им дарована страна, где люди лучше, чем все остальное человечество. Надежнее, честнее, порядочнее. С ними хоть как-то можно иметь дело.