Мы видели короткую программу. На другой день бабушка все ждала, что судьи передумают, дадут ребятам хоть какое-нибудь место, и они выступят еще раз, в длинной произвольной. Я понимал, что судьи не передумают, но все равно пришел домой пораньше и честно отсидел у телевизора всю длинную программу, глядя то в книгу, то на экран в надежде на нечаянное чудо. Весь вечер рослые крепкие ребята крутили и кидали пигалиц, и на них так явственно давило земное притяжение, что было тяжело смотреть.
— Ну и хорошо, что они не катались, — вздохнула бабушка, — а то вдруг бы разбились насмерть.
Я опять не стал спорить, хотя про себя подумал, что без публики они наверняка и не такое вытворяют, причем, похоже, каждый день. Иначе не были бы в такой отличной форме.
Меня сильно задело это странное катание. Я даже купил спортивные газеты в надежде, что там будут комментарии или — что оказалось бы еще приятней — фотография ребят. Но газета поместила снимок победителей на пьедестале и о ребятах — ни гу-гу. Исчезли, будто их и не было.
А между прочим, если бы я не сидел сиднем у телевизора, мы могли бы встретиться с ними где-нибудь на улице, под легким декабрьским снежком. И это самое, на мой взгляд, невероятное в истории о фигурном катании.
Бет, лично вывозившая ребят на этот раут, подарила им свободный вечер в Москве. Сначала они оказались на пруду у Новодевичьего монастыря. Там стоял детский гвалт и шло разнообразное катание: на санках, лыжах, кубарем и так далее.
У наших ребят не было лыж и санок, коньки они тоже с собой не захватили. Они съезжали по раскатанной ледянке от стен монастыря на пруд (так сказать, показательные выступления), потом катали восхищенных малышей, учили их не падать. Смеялись, с кем-то перебросились снежками, потом чуть не ввязались в драку, когда шпана постарше с криками налетела на их ледянку.
— Они хотели показать, что тоже могут этак — с разбегу на ногах, но у них плохо получалось, — сказал Андре, припоминая тот вечер. — Одному верзиле удалось не шлепнуться, и он вздумал пристать к Саньке, раз уж такой герой. Полез со мной драться.
Я посочувствовал верзиле:
— Ох, зря! С тобой неинтересно драться.
— Ну, это как сказать. Лучше со мной, чем с Санькой. У меня рука легче.
— А ты с ней дрался?
— Правильней спросить, дралась ли она со мной. Хотя, сколько себя помню, — нет, не было такого. А раньше — кто нас знает. Вряд ли… Мы всегда хорошо ладили. Но это же и так ясно, что с Санькой лучше не связываться. А с той шпаной я тоже не стал драться: столкнул всех вниз, и мы удрали. Бет нас предупредила, чтобы мы не смели ни во что ввязываться.
Впрыгнув в отъезжавший троллейбус, они оторвались от погони и скоро оказались в центре. Потом бродили там бульварами и переулками. Если бы я вышел прогуляться за хлебом в Филипповскую булочную (бабушка любила хлеб оттуда, хотя какая разница?), я мог бы застать их греющимися в кафетерии. Решись я подойти (подростки ведь, чего стесняться?), они бы со мной поболтали, делясь своею радостью.
— Я бы чокнулся с тобой чашечкой кофе, — сказал Андре. — Зря ты не подошел.
— Но ведь меня там не было. Я же не знал, где вас искать. И, главное, зачем.
— Зачем? — он удивился и пожал плечами. — Достаточно того, что ты хотел нас видеть. Лучше не знать, зачем и почему. Если бы мне кто сказал, что мы окажемся в Москве в качестве фигуристов…
— А кстати, как вам это удалось? Давно хотел спросить, но забывал.
Он объяснил, что «международная общественность» — то есть комиссия, которая пыталась контролировать жизнь школы, — потребовала вдруг «спортивных достижений».
— Спорить с общественностью — себе дороже, — сказал Андре. — Мы тогда не задумывались, почему Бет терпит все эти комиссии, если можно их выдворить и перекрыть границы. Но Бет не стала с нами это обсуждать. Нашли мы мирный спорт, чем-то похожий на «карнизную охоту». Он тем еще хорош, что не замеришь абсолютный результат, — это чтобы не высовываться со своими «достижениями», а то затаскали бы по соревнованиям. Сделали мы программу с учетом мировых стандартов. Тиму и Лиззи поручили откатать.
— Тиму — за то, что старший?
— Да. Он выглядел солиднее, чем я. И потом Тим — спокойный человек. Он не гнушался осторожного катания. А Лиззи — душечка, она вообще трусиха, ей чем спокойнее, тем лучше, как известно. Они долго работали, чтобы выглядеть, как все. Жаль, ты не видел, как они катались. Этак отчетливо, неторопливо, невысоко и ну ни капельки не страшно. И знаешь, очень обаятельно. К ним бы, наверно, не придрались. Лиззи и платьице это согласилась надеть, не то что Санька. Ну, и мы всей компанией катались вместе с ними, но уж, конечно, без оглядки на стандарт. Кто кого перепрыгает. Всем хоть бы что, а Лиззи шлепнулась на своей черепашьей скорости и вывихнула ногу. Дня за четыре до отъезда.