И Что там осталось?
С Печка финская, вот, наша печка русская финская. Дак, дом на дрова ломали все. Русские, знаешь, какие? Они, это, нахальные. Изломают дом, а печка стоит — вот, какие печки у финнов были сделаны. И вот, мы старые возили дрова с хуторов, дома ломали и возили лес. На дрова.
Вот, у финнов как. У финнов был у каждого свой участок. Они жили по всем... у каждого свой участок. Он за каждым своим участком следил. У него все было огорожено. Скот гулял в одном месте — этот… пастбище... сенокос у него в другом месте. Если дрова надо ему пилить — у него специальное [место] было отведено. Залив тоже у него весь в порядке. У него тоже был залив свой. Свой залив был. Рыбу ловить тоже он [умел] только в своем заливе, а не то, что теперь... а теперь всё общее. Везде всё загадили, всё везде запакостили, поля все запустили, канавы все зарости... заросли. Наделали мелиорацию не такую, как надо. Какая это мелиорация? Захламостили только всё. По правде говоря, бесхозяйственность. Хозяина нету хорошего здесь. Где как... хозяин хороший, там и хозяйство хорошо идет. А где хозяина нет хорошего, там и бесхозяйственность. Как, вот, у нас здесь. Вот, поля-то какие все, захламлёны как. Никуда не сунется ни одна техника. Пастбище тридцать лет. Тридцать лет пастбище! Оно все вытоптано. Никто не сеет, никто не пашет. Ни одна техника не пройдет. Вот, так все и... делается.
Начало новой жизни
И А вы что-нибудь знали, что это за территория и как... как она оказалась?..
С Сказали, финская.
И А кто сказал?
С Я не помню, но кто-то сказал из взрослых, что это, мол, Финляндия. Финны, мол, здесь были. И сейчас уехали. Да... пшеница у них была не убрана. Трудно было с питанием, так мы еще пшеницу собирали, картошку копали. У них были поля оставлены с картофелем. И пшеницу, вот, помню. Это все мы собирали. Потому что голодно было. Это же голод страшный был. Есть было нечего, паё... чего нам пайки... [Нрзб.] А паёк дадут — чего? Там не хватало его. И вот, собирали у финнов — очень много было тут оставлено эти... засеяны поля, картофельные поля, пшеница засеяна. Вот, это мы собирали — я помню.
И А вот, расскажите еще о ваших детских впечатлениях.
С Вот, такое было детское впечатление. А что я могу сказать? А не знаю.
И Ну, церковь стояла такая необычная в центре в поселке. Это разве не удивляло, что она такая странная, другая?
С Другая? Ну и что. Нам как-то было не до этого, дорогая моя. Очень всё было голодно, очень всё это было. Всё время, вот... я как помню, я ходила в Мельниковскую школу, вот, я в сорок шестом году пошла в первый класс, и, вот, мы учились. Вот, если занимаемся, значит, вот, у нас идет русский, математика, чтение. Дальше идем работать в совхоз. Учитель гонит. Вот. Уборка урожая, значит. Вот, по каким предметам там успеваем мы, значит, два урока пройдет или три урока пройдет, а дальше идем, значит, работать. Морковь дергали, картошечку собирали, турнепс дергали. Какое. Вот, это так часто очень, это всю осень нас гоняли. Мы всё время работали.
С Больше нечего говорить. Жили, конечно... Голодовали мы, очень плохо жили. Мы жили... сороковой... Если не финская бы картошка, не финское бы зерно — молотили, верите ли... Вот, там был такой сарайчик... Миша, когда перед смертью... Миша напился тут пьяный, вот... когда... четыре года тому назад. И он на скамеечке сидит, а тут собрались... Вот, Лида, соседка, пришла, говорит: «Вот, моя Верочка, сеструсечка ты моя, она же нас спасла от смерти! Каждый, — говорит, — день ходила в эту овинку, сушилку, в финскую сушилку». Там были старые, это, снопы, уже были. И я, вот, так две горсточки наберу или горсточку зерна — по одной зёрнышке набирала. Вот, так наберу... А жернова у нас, вон, там, у сарая, жернова лежат, финские, и сейчас жернова лежат. Мы их бережем, жернова-то, финские-то. Как мололи, так, вот, мы. Ты видел финские жернова? У сарая, вон, там лежит одна штучка, а вторую штучку украли кто-то. С ручкой утащили, с ручкой утащили-то. И вот, мама, вот, так, вот, мелет. И вот, я спасала. Целый божий день — вот, запишите это — целый день собирала. Две горсточки наберу. И ждут меня, пока я это зёрнышко отнесу. Уже это был... наверно, уже больше, нигде ничего не было, уже всё уже. Такая голодовка была! Сорок восьмой год — ой! Сорок седьмой — это ж ладно, а сорок восьмой уже — это уже такая, это была... ну, я не знаю... мы уже ходили, вот... Кость и кожа у нас была. Кость и кожа... у нас. Мы так голодовали, это я не знаю, не знаю даже.