— Ради бога, зачем тогда такая суета? Мы можем переждать шторм и запросить буксир до Фольклендов. Все не так уж скверно.
— Мы потеряли ход и маневренность. Когда нас вынесет в шторм, мы получим ветер восемьдесят узлов, стофутовые волны и течение шесть узлов. Все это вместе будет толкать нас в одном направлении — к проливу Брансфилда. Это Антарктика, мистер Ллойд. Плохи наши дела.
Ллойд был потрясен. Он уже чувствовал, что зыбь начинает раскачивать судно. Порыв ветра ворвался на мостик.
— Слушайте меня, — сказал он тихо. — Мне плевать, что вам придется сделать и как вы это сделаете, но вы не потеряете мой метеорит. Понятно?
Бриттон неприязненно посмотрела на него в упор:
— Мистер Ллойд, сейчас мне совершенно плевать на ваш метеорит. Меня беспокоит только мое судно и команда. Это понятно?
Ллойд повернулся за поддержкой к Глинну. Но Глинн остался безмолвным и совершенно спокойным, сохраняя на лице обычную маску.
— Когда мы можем получить буксир?
— Большинство электроники отказало, но мы пытаемся связаться с Южной Георгией. Все зависит от шторма.
Ллойд нетерпеливо прервал, обращаясь к Глинну:
— Что происходит в танке?
— Гарса усиливает оплетку дополнительной сваркой.
— И сколько времени это займет?
Глинн не ответил. Этого не требовалось. Теперь и Ллойд почувствовал. Движение корабля стало хуже: наводящим ужас водяным валам, казалось, требовалась вечность, чтобы пройти. А на гребне каждого из них «Ролвааг» словно кричал от боли. Это был какой-то приглушенный звук — не то вибрация, не то скрежет.
Это была мертвая рука метеорита.
«Ролвааг»
17 часов 45 минут
Из радиорубки появился Хоуэлл и сообщил Бриттон:
— На связи Южная Георгия, мэм.
— Очень хорошо. Переключите их на громкую связь, пожалуйста.
Ожил громкоговоритель.
— Южная Георгия танкеру «Ролвааг», прием.
Голос был металлическим и тусклым, но Бриттон распознала в нем среди шумов едва заметный акцент родных мест. Она взяла микрофон передатчика.
— Южная Георгия, у нас авария. Мы серьезно повреждены. Без тяги, повторяю, без тяги. Дрейфуем в направлении зюйд-зюйд-ост со скоростью девять узлов.
— Принято, «Ролвааг». Ваши координаты? Какой у вас груз? Балласт или нефть?
Глинн взглянул на нее острым взглядом. Бриттон выключила микрофон.
— С этого момента мы начинаем говорить правду, — сказал Глинн. — Нашу правду.
Бриттон снова включила передатчик:
— Южная Георгия, мы переоборудованы под рудовоз. Мы имеем полную загрузку в виде метеорита, выкопанного на одном из островов у мыса Горн.
— Подтвердите. Высказали «метеорит»?
— Подтверждаю. Наш груз — это метеорит весом двадцать пять тысяч тонн.
— Метеорит весом двадцать пять тысяч тонн, — невозмутимо повторил голос. — «Ролвааг», пожалуйста, назовите ваш предполагавшийся порт назначения.
Бриттон понимала, что за этим скрывался тонкий вопрос: почему вы там оказались?
— Мы направлялись в Порт-Элизабет в Нью-Джерси.
Снова пауза. Бриттон ждала, внутренне сжавшись. Любому опытному мореходу сразу понятно, что история очень странная. Они находятся в двухстах милях от пролива Брансфилда, давно в зоне сильнейшего шторма, и это их первый сигнал бедствия.
— «Ролвааг», могу я спросить, вам известен последний прогноз погоды?
— Да, известен, — подтвердила Бриттон, зная, что ей все равно его сообщат.
— К полуночи ветер усилится до ста узлов, высота волн до сорока метров, везде в проливе Дрейка штормовое предупреждение пятнадцать баллов.
— Сейчас почти тринадцать, — откликнулась Бриттон.
— Понятно. Пожалуйста, сообщите характер ваших повреждений.
— Сделай это хорошо, — пробормотал Глинн.
— Южная Георгия, мы были атакованы без предупреждения чилийским военным кораблем в международных водах. Снарядами повреждено машинное отделение, полубак и главная палуба. Мы потеряли ход и маневренность. Мы — «мертвец в воде».
— Боже милостивый! Вы еще под огнем?
— Эсминец зацепил айсберг и затонул полчаса назад.
— Невероятно. Почему…
Неподходящий вопрос при сигнале бедствия. Но надо сказать, и бедствие очень необычное. Времени оставалось в обрез, и Бриттон опередила вопрос своим ответом:
— Мы не имеем представления почему. Чилийский капитан, похоже, действовал самоуправно, без приказа.
— Вы идентифицировали военный корабль?
— «Алмиранте Рамирес», командир Эмилиано Валленар.
— Вы черпаете воду?
— Наши помпы справляются.
— Вам угрожает немедленная опасность?
— Да. Наш груз может сместиться в любой момент, судно может опрокинуться.
— «Ролвааг», оставайтесь на связи.
Наступило шестидесятисекундное молчание.
— «Ролвааг», мы полностью понимаем ваше положение. Мы имеем наготове спасательные средства здесь и на Фольклендах. Но мы не можем, повторяю, не можем начинать поиск и эвакуацию, пока шторм не утихнет по крайней мере до десяти баллов. «Ролвааг», у вас есть спутниковая связь?
— Нет. Большая часть электроники отказала.
— Мы сообщим вашему правительству о вашем положении. Можем мы еще чем-нибудь помочь?
— Только буксиром и как можно скорей. Прежде чем мы разобьемся о рифы Брансфилда.
После шороха помех голос вернулся.
— Желаю удачи, «Ролвааг». Храни вас Бог.
— Спасибо, Южная Георгия.
Бриттон положила микрофон, прислонилась к пульту и стала пристально вглядываться в ночь.
«Ролвааг»
18 часов 40 минут
Как только «Ролвааг» вынесло из-под прикрытия ледового острова, его подхватило ветром и потащило в шторм. Ветер набирал силу, в считанные минуты они снова промокли от ледяных брызг. Салли Бриттон чувствовала, что судно находится целиком во власти бури, и испытывала отвратительную беспомощность.
Шторм усиливался с методичностью часового механизма. Бриттон замечала, как он нарастает от минуты к минуте, достигая силы, которая казалась ей невероятной. Луна скрылась за плотными облаками, и за пределами мостика ничего не было видно. Шторм был здесь, на самом мостике, вокруг них. Он был в обилии брызг и секущих, острых как бритва, осколках льда, в крепнущем предчувствии смерти в море. Но больше всего лишал ее присутствия духа звук: постоянный глухой рев, приходивший, казалось, сразу со всех направлений. Температура на мостике упала до девятнадцати градусов Фаренгейта, и Бриттон ощущала, как ее волосы покрываются льдом.
Она продолжала регулярно получать рапорт о состоянии судна, но обнаружила, что почти не отдает приказов. Без силовой установки и рулевого управления она мало что могла сделать. Оставалось ждать. Чувство беспомощности было почти невыносимым. Основываясь на движении судна, она прикинула, что высота волн сто футов. Их мощность не уступает мощности товарного состава. Эти волны, обегающие земной шар по воле ветра, нигде не разбиваются о берега, поэтому растут, растут и растут. Волны «ревущих шестидесятых» — самые громадные на земле. «Ролвааг» пока спасали только его собственные огромные размеры. Каждый раз, когда судно поднималось на гребень, ветер достигал оглушительного воя. Вся надстройка вибрировала и дребезжала, словно ветер пытался обезглавить корабль. Он содрогался и начинал заваливаться набок медленно, мучительно. Эта битва волна за волной фиксировалась креномером: десять, двадцать, двадцать пять градусов. Когда угол становился критическим, все взоры были прикованы к этому обычно не очень важному инструменту. Когда гребень волны проходил, Бриттон ждала выравнивания судна, и это был самый страшный момент. Но каждый раз судно выравнивалось. Начиналось это незаметно, потом процесс ускорялся. Громадная инерция постепенно выпрямившегося судна заставляла его на миг прислониться к волне. Что вызывало не меньший ужас. Оно соскальзывало к подошве волны, окруженное водяными горами, в зловещую тишину, которая казалась еще более устрашающей, чем шторм наверху. Процесс повторялся снова и снова, бесконечно, с жестокой размеренностью. И на всем его протяжении ни она, ни кто-либо другой ничего не могли сделать.