— Нет, это не всё, — окинул взглядом молодежь мичман и, обращаясь к Гогоберидзе, растолковал еще раз всем: — Когда-то на флоте «его величества» всех механиков, мотористов считали «черной костью», а кочегаров, к примеру, иначе как «духами» не звали. Потому зачастую и «скисали» у них машины — чего же ждать от людей, которых и за людей не считают? А теперь у нас на флоте отличный кочегар, моторист, механик — гордость всего корабля, такая же, как и любой другой специалист, а то и побольше. Этим гордиться надо — званием своим! — многозначительно поднял палец мичман.
И с той поры стал гордиться своей боевой специальностью молодой матрос. А гордость такую мичман считал также необходимым качеством. И, наблюдая сейчас за Гогоберидзе, уверенно подумал: «Постигнет. Будет настоящим мотористом».
В задраенном по-походному моторном отсеке щекочуще пахло горячим металлом, маслом и чуть-чуть — выхлопными газами.
Маслянистый, жаркий от работы двигателей воздух отсека пронизывали струи другого — холодного, солоноватого. Видимо, там, наверху, здорово свежело.
Вдруг потянулись цепи, шевельнулись рычаги управления — дизеля взревели, резко толкнув катер вперед. На приборной доске ярко вспыхнул цветной сигнал, пронзительно залаял звонок. В днище катера, поддав его, со злобной силой ударила волна. Гогоберидзе не удержался и упал на серый корпус двигателя. Привстав, мичман потянулся к рычажкам, чтобы довести обороты дизелей до предела, но в этот момент катер с такой яростью ударился о следующую волну, что мичмана отшвырнуло от управления и бросило в угол. Удар, фиолетовая вспышка в глазах, тьма…
Очнулся Саблин от жгучей боли. Голова его лежала на коленях матроса. Свинцово-тяжелую, ее нестерпимо ломило, глаз закрывал какой-то лоскут, с которого на лицо текло что-то теплое. Мичман облизнул губы — солоно.
— Доложи на мостик! — крикнул Гогоберидзе выбежавшему из кормового отсека мотористу Савельеву.
— Отставить! — озлился мичман. — По местам стоять. Сам выберусь.
Цепляясь за поручни, мичман с натугой встал, попытался подняться по трапу и не смог — на такой волне это и здоровому было не просто. Сдался:
— Вызвать на вахту старшину Федяева.
— Есть!..
Выполняя приказ, Гогоберидзе нашел удобную форму:
— Товарищ капитан-лейтенант, мичман Саблин поранился, вызывает на вахту старшину Федяева.
— А что с ним?
— Не знаю, спит, наверно…
— Я про мичмана спрашиваю.
— Простите пожалуйста, товарищ капитан-лейтенант, я не понял. Товарищ мичман лоб головы побил. Вва! — кровь бежит, совсем плохой…
Командир, машинально сколупнув с бровей льдинки, подумал: «Что же делать?..» Специальность лекпома на катере совмещал старшина Гусак, а ему впору самому помощь оказывать — так закачало. Капитан-лейтенант наклонил занемевшее от стужи лицо к горловине, ведущей в рубку:
— Старший лейтенант Санаев, окажите помощь раненому мичману… И неофициально добавил: — Петр Васильевич, ты же в этом маленько разбираешься…
— Есть оказать помощь…
Вслед за потоком холодного воздуха в моторное отделение скользнули старший лейтенант и старшина I статьи Федяев. Раскрывая медицинскую сумку, офицер склонился к мичману, приподнял на его лбу бело-красную подушечку индивидуального пакета.
— Что с вами?.. Эка, батенька, угораздило! — причмокнул Санаев и поспешил к связи с мостиком…
Выслушав офицера, командир сбавил ход катера до малого, распорядился!
— Рулевой Гриценко, на мостик!.. Старшина Голубев с подвахтенными — наверх! Очистить палубу, навести шторм-леер, доставить мичмана в мою каюту.
Ночью не только развело волну, но и сильно похолодало. Море штормило. Дуя с северо-востока, ветер достигал порывами семи-восьми баллов. Мокрый снегопад перешел в крупу. Ударяя на ухабах в бортовую скулу катера, волны щедро захлестывались на палубу, обдавали брызгами рубку, турели пушек, люки, а ветер с присвистом леденил их. Палуба, антенна, леера, рубка и пушки уже не раз обволакивались мутным стеклом льда, не раз матросы счищали его, чудом удерживаясь на зыбкой скольжине палубы.
Особенно доставалось комендору Андрееву. Не раз уже менялись вахты, а он бессменно берег один обе пушки. Старшину Гусака нельзя было выпускать на палубу, но пуще того, нельзя допустить выход вооружения из строя. Боеспособность пограничного корабля в дозоре не может зависеть от каприза стихии — это закон, долг и честь корабля. И матрос-комендор, — обвязавшись концом, пробирался от пушки к пушке, не жалея ни рук, ни масла, ни спирта. И пушки были готовы в любой момент прошить огневой строчкой любое судно-нарушитель, если оно не подчинится добром.