Бывало, старики, отдав дань аллаху, сходились после вечерней молитвы у дувала, подолгу молча сидели на корточках, заложив под язык по щепотке наса. Они давно решили: быть осенью свадьбе. Но стариков больше волновала деловая сторона предстоящего брака — калым. Здесь их интересы резко расходились. Соседи боялись прогадать: один намеревался запросить как можно больше, другой — дать предельно меньше.
— Да поможет нам аллах! — вслух высказывался кто-нибудь из них, хитро пряча под тельпеком свои мысли, и поднимался с корточек, давая понять собеседнику, что пора расходиться по домам.
Не встрепенулась радостно от слов деда Сона, не заблестели счастьем ее глаза.
— Йылгай парень неразговорчивый, но деловой, — мягко говорил ей Берды-ага. — И душа у него добрая. Он в обиду тебя не даст…
Опустила голову Сона, собралась с духом, ответила кротко:
— Он мне, дедушка, не нравится…
А кто ей понравится? Кто по душе придется? У Берды-ага при таких мыслях замирало сердце. Только бы не подвернулся какой-нибудь комсомолец, безбожник. А впрочем, напрасны эти опасения. Как он, глава дома, скажет, так и будет.
Но что-то неспокойно стал вести себя сосед-приятель. Не случайно, видимо, Сапар-ага сказал ему однажды:
— Пограничники зачастили в наш аул. Ко всем присматриваются, везде заглядывают…
На что хитрый сосед намекал? Посторонних людей в Кашлы нет. Все свои, все на виду. Кто чем занимается, тоже никому не секрет. К Берды-ага у них претензий быть не может. В чем когда-то был виноват, за то и получил по заслугам. Да, старик Джумаев не с распростертыми объятиями их встречает, увидит — боязливо свернет в сторону. И это дело его личное.
Не лицемер Берды-ага Джумаев. Чего самому лезть в друзья к тому, кому был в молодости ярым врагом? Верно, что с тех пор времени прошло многовато. Но все помнится. Зачем ему встречаться, о чем разговаривать с этими безусыми мальчишками? Вот, мол, я, бывший басмач, поглядите, пожалуйста, полюбуйтесь — последний редкий экземпляр, который стрелял, рубил ваших отцов или, поди уже, дедов.
Ох, не случайно пограничники появились у порога его дома, чуяло сердце старика — не случайно. Воды попросили, а сами с Соны глаз не сводят, лукаво перемигиваются. Не будь второго, русского, Берды-ага не нарушил бы туркменского гостеприимства, пригласил бы смуглого попить чая, отведать каурмы. Но очень смущал беловолосый солдат, бойкий и разговорчивый. Похож он был чем-то на того пограничника, который в последнем бою вышиб Джумаева из седла. Пока дед собирался с мыслями, Сона его опередила:
— Проходите, пожалуйста, чая попейте.
«Ох, егоза!» — старик хотел притопнуть ногой, а получилось иначе:
— Проходите, — сказал. — По нашему обычаю — переступил порог, садись, гостем будешь.
Не заставили парни себя упрашивать, проворно сняли сапоги, уселись на кошму. Смуглый ловко подвернул ноги под себя, а у беловолосого не получалось. Бросил ему первому Берды-ага подушку — клади под локоть, коль по-туркменски сидеть не умеешь, сам пристроился между гостями. Сона поставила три цветастых фарфоровых чайника, три красивых пиалы, положила чурек, сахар. Через несколько минут в комнате вкусно запахло мясом.
— Меня Владиславом зовут, — представился блондин, — а это мой друг и сослуживец Мерген. Садитесь, девушка, с нами за компанию, — жестом пригласил он Сону.
Содрогнулся Берды-ага. Чтобы в присутствии хозяина гость приглашал женщину за трапезу, такого нахальства старик за свою жизнь не видел. Мерген незаметно толкнул друга ногой. А Сона улыбнулась и исчезла в другой комнате.
— Занята она, работа есть, — нахмурив брови, сказал Берды-ага по-русски.
— О-о! — подхватил Владислав. — Где это вы так хорошо научились говорить по-нашему? — спросил он и опять получил от Мергена толчок коленом.
Поперхнулся старик, закашлялся.
— Жизнь научила, — пробурчал он и резко показал рукой на блюдо — ешь, мол, коль пригласили да поменьше задавай в чужом доме вопросов. И поспешил Берды-ага заговорить с Мергеном на своем языке, откуда он, какого рода-племени, как служится ему, чем думает заняться после армии. А когда блюдо с едой почти опросталось и гости уже не протягивали к нему руки, старик пробормотал молитву и провел ладонями по бороде сверху вниз. Мерген в этот момент повернулся за сигаретами, а Владислав изумленно вытаращил глаза.