- Ну, может быть, – с сомнением отвечает он. – Я не знаю, может, стоит отдать это дело копам или что-то в этом роде.
Что за хрень он курит?
- О, конечно, давай позвоним им и скажем, что у нас магические проблемы. И даже если они поверят нам, у нас едва ли есть хоть немного времени. Ты серьезно?
Он пожимает плечами, показывая, что ждал этого ответа.
- Нет, но мне нужно было это услышать от тебя. Слушай, ты явно намерен туда вломиться без плана, но давай будем реалистичны. Я знаю, что Шики важна, но твоя жизнь точно также важна, а она всего одна.
- Ха! Ты был готов сделать то же самое минуту назад. Да я и не ждал, что ты поймешь. Для меня в этом мире нет ничего. Никого, кто мне поможет, и никого, кому я могу помочь – кроме Реги. Я поклялся помочь ей. И ты можешь ставить сколько угодно на то, что я сделаю это. Это последнее…
Я чувствую комок в горле и не могу закончить предложение, чувствуя то же самое, как когда я клялся Реги, будучи на острие. Я только хочу помочь ей, может даже умереть. Нет смысла проживать жизнь, полную волнений, постоянно оглядываясь через плечо, не имея цели. Нет, со мной покончено. Но смерть не должна быть бесполезной. Последнее, в чем я могу помочь – это спасение Реги. В конце концов, разве это не лучший способ покинуть этот мир – умереть за любимую? Этот парень… он знает, о чем я думаю. Он понимал, что я хотел сделать еще до моего предложения.
- Ну, я не знаю, понимаешь ли ты меня, – слабо бормочу я.
Это все, что я могу сказать. Он встает с пола медленно, без единого звука.
- М-м-м… может да, может и нет. Но это мы скоро узнаем. Прежде чем мы вернем Шики, нам нужно посетить одно место. Просто следуй за мной, Томое Эндзе.
Он срывается к двери, открывает ее и выбегает быстрее, чем я могу спросить, откуда он знает мое имя, и вскоре я забываю об этом вопросе, следуя за ним в колыбель ночи города.
Я и этот парень уходим от квартиры Реги, направляясь к ближайшей станции поездов в оживленном коммерческом районе. Мы едем в направлении, которое неожиданно удаляет нас от апартаментов Огава, и выходим на пустой станции. Это часть города – проект жилого района, очень далекий от обезумевшей толпы делового центра. Даже станция с неубранным полом и отсутствующими турникетами казалась бы заброшенной, если бы не время от времени загорающиеся лампы под потолком. Перед ней стоят два маленьких необычных магазинчика, хотя кажется, что сейчас там нет посетителей и магазинчики мертвы в этот ночной час.
- Сюда, – говорит парень в очках, изучив расположение улиц в районе на станции.
Он начинает быстро идти, и я пытаюсь не отставать изо всех сил. Мы идем в этом темпе несколько минут, все это время он ведет. Не важно, как далеко мы заходим, я вижу только дома слева и справа на разной стадии ремонта, все тихие, с одним или двумя горящими окнами, во всех наверняка уже закончился ужин, и люди отходят ко сну. Наши шаги по бетонному тротуару – единственный звук, который мы слышим, и кажется, что весь район укрыт какой-то клятвой тишины, которую мы нарушаем. Улицы и тротуары узкие, и тьма лишь слегка разгоняется лужами света, создаваемыми тусклыми уличными фонарями. Подвернувшийся мусорный бак является домом для бездомных собак, но в остальном улицы окрашены людскими отбросами.
Я понимаю, что он здесь впервые. Сначала я подумал, что эта поездка была ради каких-то приготовлений для спасения Реги, но теперь мне так не кажется. С моменты выхода из квартиры Реги я долго молчал, но теперь начинаю злиться. У нас нет времени на прогулку.
- Так, кончай ломаться, – говорю я, нарушая тишину. – Ты можешь сказать, куда мы идем?
- Еще немного, - не оборачиваясь, отвечает он. – Посмотри туда.
Он указывает куда-то вперед.
- Это парк. И рядом с ним есть пустырь.
Следуя за ним, я прохожу через парк, о котором говорил парень. Парк кажется таким же заброшенным, как и весь район, хотя мне почему-то кажется, что он и днем такой же. В нем есть детская площадка с разровненной землей, на ней не хватает горки и обезьяньей стойки, которые присутствуют на любой приличной детской площадке. Слабым оправданием служат шесты, на которых держатся красные от ржавчины качели. Видимо, они никого не катали уже много лет
- Погоди минутку…
Что-то порхает в моей голове. Я знаю этот парк… из детских воспоминаний, которые я обособил в определенной части мозга. Там есть воспоминания, воспоминания об игре в грязи и песке. Я неподвижно стою перед парком, отпуская мужчину вперед, он не замечает, что я остановился. Он сам останавливается перед домом за пустырем. Потратив несколько секунд, чтобы собраться, я торопливо бросаюсь вслед за ним.
Когда я подхожу к нему, он смотрит на меня грустными, почти сожалеющими глазами. Воодушевленный, я бросаю взгляд на дом, на который он глазел секунду назад, и внимательно его разглядываю.
Мое сердце пропускает удар.
Это маленькое, причудливое бунгало. Половина ворот, кажется, оторвана, а другая половина превратилась в ржавую железную кучу. Маленький садик между воротами и домом стал хаотичным месивом из сорняков, разросшихся вширь и ввысь, карабкающихся по стенам дома, страдая от осыпающейся или потрескавшейся краски. Руины. Когда здесь последний раз кто-то жил?
Я пытаюсь говорить, но слова не звучат. Мои глаза прикованы к давно забытым руинам, и сам того не замечая, я плачу. Это не слезы сожаления, боли или печали, а просто поток слез, который я не могу остановить. Он не такой, как был. Все иначе. Но душа помнит. Это что-то, что я могу спрятать, но не смогу забыть, даже спустя десять, двадцать, тридцать лет. Это место всегда будет следовать за мной.
Мой первый дом.
Это дом, в котором я жил до восьми лет, но это жизнь, которая, кажется, была так давно, что я почти забыл ее.
Скажи, Эндзе, где твой дом? Когда я ответил на этот кажущийся простым вопрос, она выглядела недовольной, даже разочарованной. Это не то, что я спрашивала. Я говорю о месте, куда ты на самом деле хочешь вернуться. Ну, если ты не знаешь, я не удивлюсь.
Ты об этом говорила, Реги?
Но это ведь разваливающиеся, разлагающиеся руины дома? Только воспоминания. Какое-то время я вспоминаю, какими были мои родители перед тем, как я убил их: грубый отец, который вел себя как король, и уступчивая мать, которая на всего его приказы отвечала «да». Родители, которые не давали мне еды, чтобы наполнить живот, или одежды, чтобы согреть тело. Родители, которые не делали ничего, кроме как были обузой для меня, и чьи смерти заботят меня намного меньше, чем Реги.
Если это так, почему я все еще плачу?
Когда я увидел их высохшие останки в апартаментах Огава, я испытал онемение, похожее на то, что испытываю теперь, и я не мог заставить себя двигаться, как будто я забыл что-то важное, но все еще преследующее меня. Но сейчас тяжело, как будто иду в воде, я прохожу мимо ворот в маленький тесный сад. Когда я был ребенком, он казался больше.
Простор сада; отец, который смеялся, гладя меня по голове; мать, которая провожала меня в школу с улыбкой; это я сейчас вспоминаю. Реальность заставляет меня усомниться в правдивости воспоминаний, как когда вы видите хороший и правдивый сон, но просыпаетесь от чего-то, больше похожего на ложь, чем на сон. Но я знаю, что мой разум может это вспомнить, и это не было ложью, только чистое счастье, скрытое в глубине нейронов и синапсов.
Томое, слышу я голос из прошлого. Обернувшись навстречу ему, я вижу переднюю дверь дома, и решительное лицо мужчины. Иди сюда, я дам тебе кое-что особенное. Ребенок, еще мальчик, рыжий, с телом, худым, как у девочки, подходит к высокому мужчине.
Что это, папа?
Ключ к дому. Не теряй его, хорошо? Хотя ты еще всего лишь мальчик, с этим ты можешь защитить маму.
Это просто ключ.
Именно. Ключ к дому защищает нашу семью, так что даже когда мамы и папы в нем не будет, все будет хорошо. Это доказательство того, что мы семья, и мы защищаем друг друга.
Мог ли мальчик понимать смысл слов отца? Тем не менее, он взял ключ из его руки и крепко сжал его.