Словом, домой я добрался часам к девяти вечера, чтобы обнаружить, что в холодильнике остались лишь упаковка молока и чипсы. Я и так спустил большую половину своих сбережений на журналы, поэтому рассудил, что двум смертям не бывать, а одной (от голода) не миновать, и отправился в ночной супермаркет в паре кварталов от квартиры.
Когда я вышел оттуда с пакетом покупок, стемнело окончательно. Ночь была какая-то особенно черная, почти чернильная, какие бывают только в середине лета, прорезаемая местами болезненно-желтым тусклым светом уличных фонарей. Но от этого в местах скопления тьмы она казалась сгустками космического «ничего». Идеально черной материи. Я решил не идти через парк по темноте, зная, что накануне какая-то гоп-компания побила там часть светильников, и потому пошел вдоль улицы, по которой текли немногочисленные машины и спешащие по домам люди. Это был не яркий красочный центр, пестревший неоновыми рекламами, вывесками кафе и витринами многочисленных магазинов, поэтому обитатели были под стать антуражу — прохожие шли торопливо, поглощенные собой, разговором по телефону, и неясными призраками быстро растворялись в желто-черной тьме. Я тоже невольно прибавил шаг. Нужно быть Рёги Шики, чтобы без всякой боязни ходить по темным улицам, по самым злачным их закоулкам…
Взгляд упал на светлое пятно впереди. Цветное летнее платье, наподобие тех, что любила Азака. Облаченная в него девушка лежала на скамейке в густой тени дерева, куда мало проникал свет ближайшего фонаря. Поза напоминала ту, в которой часто спала Шики — спиной к окружающим, ноги слегка согнуты, подтянуты к груди, рук не видно, лишь длинные черные волосы рассыпались по сидению скамьи, свисая до самой земли. Я невольно притормозил. Что же она лежит тут одна в таком месте? Может, что-то случилось?
— Простите… — я приблизился к лежащей. — Вы в порядке? Уже довольно поздно, вам стоит пойти домой.
Вряд ли она меня слышала. Особенно если ее опоили или обкололи чем-нибудь. Сердце нехорошо екнуло, чертово сознание тут же подменило картинку перед глазом, я почти увидел перед собой Азаку или Шики. Хоть и понимал, что это, в принципе, невозможно, но если этой женщине плохо?
За спиной завизжали об асфальт покрышки, зашумел мотор, а в спину ударил яркий свет фар — к дому напротив подъехала машина. Теперь я мог разглядеть даже узор на платье девушки с красным ремешком. Какие-то легкомысленные цветы — ромашки или маргаритки. Нет, определенно, не стоит ее здесь оставлять.
— Проснитесь, давайте я вызову вам такси, — я склонился над ней и потянул за плечо, чтобы перевернуть. Не поддавалась. Я потянул чуть посильнее и неожиданно она перекатилась сама на спину, обратив лицо к шумящей на ветру черной листве.
— Господи… — у меня крепкие нервы. Были… наверное… Я шарахнулся, запнувшись об бордюрину и ударился бедром об припаркованную машину. Истошно завыла сигнализация, а я с оцепенелым ужасом уставился на открывшееся мне зрелище, подсвеченное в лучах фар как софитов.
У женщины не было лица. То что, я сперва принял за грубую маску, оказалось лохмотьями кожи, вспоротым, все еще сочащимся кровью сероватым мясом, разрезанным, вывернутым наизнанку так, что на дне проглядывала розовая кость черепа. Один глаз вытек, как бесформенный белок яйца, нависая над разорванным веком, второй был закрыт или его вырвали… Губ тоже не было — они были срезаны, сорваны, обнажая сочащиеся кровью десна с неестественно белыми и блестящими зубами. Я ощутил подкатывающий к горлу горячий ком и поспешно зажал рот ладонью, чуть не выронив уже бесполезный пакет с едой. Я навидался трупов за время работы на Аозаки, но такой жути не видел никогда. Возможно, со мной смог бы поспорить Дайске, собиравший по шматочкам жертв Ширазуми, но мне хватило и этого… Только вот сделал это не зверь. Это сделал человек. Осознанно. Целенаправленно…
За моей спиной послышался женский визг, чьи-то голоса. Ко мне подбежали какие-то прохожие, что-то спрашивали, трясли за плечи, я что-то, кажется, отвечал, но моя мысль была только об одном — Шики, пожалуйста, будь дома…
Не знаю, чем там кончилась история. Кажется, я запаниковал. Да, Шики сама кого угодно порежет на части. Но почему в том изуродованном лице мне почудились знакомые любимые черты? Я добежал до автобусной остановки за какие-то несколько минут, вспомнив, что в пакете у меня, вроде бы, ужин и бутылка с маслом, когда шарахнул ей об фонарный столб и там что-то разбилось. Повезло, что автобус подошел сразу, иначе бы я точно рванул бегом несколько кварталов или машину бы остановил… Пожалуйста, Шики, будь дома… не ходи сегодня по темноте…
Не чувствуя под ногами ступенек, я взлетел на нужный этаж и ощутил, что мне нечем дышать — хриплое дыхание разрывало легкие — только под самой дверью ее квартиры.
— Шики… — у меня даже голоса нет ее позвать, я после ранения еще ни разу не делал таких забегов. Ноги подгибаются и дрожат, у меня чувство, что сейчас разорвется сердце. Заперто. Ключ попал в замочную скважину с третьей попытки, я не мог унять дрожь в руке. Кровь тяжело бухала в висках, отдаваясь почти громом в ушах, но зато я, кажется, смог перевести дыхание и, повернув ручку, ввалился в темную комнату.
Пусто и тихо. Кровать заправлена. Автоответчик ровно горит, не мигает, никаких сообщений. Выронив звякнувший осколками пакет, я кое-как на автомате спихнул ботинки и, тяжело ступая, прошел к окну.
Квартира была пуста.
Из меня словно выпустили весь воздух. Прислонившись спиной к стеклу, я сполз на пол мешком с ветошью, глядя перед собой. Острая, невероятно реальная мысль о том, что в ее бледную щеку врезается острие безжалостного ножа, вспарывая алую мякоть, набухающую кровавой росой, не шла у меня из головы, и к горлу снова подкатил приступ ужаса-тошноты. Мне казалось, что я раздвоился — одной половиной сознания я осознавал, что мой страх за Шики, не обоснован, что ее способен победить лишь такой же убийца, как она, или маг, а с другой я ничего не мог с собой поделать: безжалостное и богатое воображение подсовывало мне картины одну страшнее другой. И мне только и оставалось что привидением ходить по комнате, то садясь на кровать, то поднимая зачем-то трубку телефона, хоть я и знал, что мне некому позвонить. И все это время повторял про себя одно только желание — чтобы она вернулась. Увидеть, что она в порядке, посмеяться вместе с ней над тем, какой я идиот, и поползти на подгибающихся ногах к себе домой разбирать то, что осталось от продуктов.
На дрожащем электронном табло электрических часов снова сменились цифры. Два часа ночи. Сначала я сидел в полной темноте, и единственным источником света в квартире был светлый прямоугольник балконной двери и окна, в котором было видно беззвездное облачное небо, подсвеченное желтовато-зеленоватым отблеском огней города. Оттенки темноты познаются в сравнении. Когда я включил свет, оконный проем превратился в аспидно-черный провал в пустоту, отделяющий безопасную квартиру от чернильной неизвестности снаружи тонкой преградой стекла. В черном зеркале отражались призрачная комната, казавшаяся зеркальным двойником настоящей квартиры, и мое собственное бледное уставшее лицо. Пометавшись по квартире, я осел на свое постоянное место на полу у кровати Шики и отрешенно смотрел на своего двойника в черном стекле. Мысли мои постоянно возвращались к темным улицам и аллеям, по которым так любила гулять Шики и где бродит сейчас убийца. Впервые в своей жизни я ждал Шики и боялся не того, что она может натворить, а того что с ней может случиться. Боялся не ее, а за нее. И при этом разумом-то я все понимал, что ее обучали убивать, что не за нее я должен бояться, но ничего не мог с собой поделать.