***
— Здесь темно. Погодите, я включу свет.
Нажав на рубильник, я включил свет на заднем дворе. Затем открыл дверь в темную мастерскую и нащупал там выключатель. Она вошла и осмотрелась, затем вопросительно посмотрела на меня. Я закрыл дверь и запер ее на ключ, повернулся и сделал несколько шагов к ней, но она продолжала стоять на прежнем месте, не шелохнувшись, внимательно следя за моими движениями. Другая бы на ее месте уже начала дергаться, повышать голос, требовать, чтобы я выпустил ее, но не она. В ее огромных серых глазах слабо теплился огонек интереса. Я почувствовал неуверенность.
У меня вспотели ладони. Нет, не только ладони, все мое тело горело изнутри от предвкушения.
С другими было не так.
Совсем не так.
Все они были доступны, они сами шли ко мне, сами кокетничали и строили глазки, говорили, что смогут ее заменить или по крайней мере забыть на время. Я брал только то, что они мне предлагали — одну ночь, в которую я мог притвориться, что они, эти дешевые потаскухи из баров, это она. Но они были чертовски плохими актрисами. Всё, что они умели, это выдавать жалкие стоны и всхлипы, кричать, не затыкаясь ни на секунду, когда я воздавал им по заслугам. Их бездарная игра, их дурно вырезанные маски, фальшивые жесты не заставляли биться мое сердце быстрее, они не стоили и ее мизинца.
И первая была хуже всех. Она думала, что я ей поверю, что нацепив ее маску, она станет ею. Отвратительная уловка. Эта ее забота, ее улыбка, страх, непонимание — она играла великолепно, но бездарно. Удручающе бездарно. Ничто не дрогнуло в моем сердце, ничто не сжалось от любви к ней. Я чувствовал только страх, страх, что не узнаю ее, что она потеряна для меня, что эта кукла с ее лицом — только жалкая копия. Подражатель. Чертов манекен, кукла! Поэтому я должен был сломать ее. Я должен был сорвать с нее маску, что бы она больше никогда не смела выдавать себя за нее. Никто, ни одна из них не сможет заменить ее. Никогда больше.
Но эта девушка все же была иной. Она не пыталась завлечь, убедить меня, что она живая, искренняя. Она улыбалась без всякого кокетства. И она не скрывала, что носит маску. Когда я коснулся ее лица, ее белой прохладной кожи, я отчетливо понял, что я держу в руках готовую покрытую белилами и лаком маску, холодную и прекрасную маску актера Но. Только ее пустые глаза странным образом жили, остальное было бутафорией, сценическим костюмом, но прекрасным костюмом — богатое насыщенное цветом кимоно оттеняло кожу, только волосы были слишком коротки. Но это мелочь. Ерунда, потому что даже ее голос звучал ниже, чем обычно у женщины, но точно так, как голос юноши-актера. Я хотел видеть ее игру, как это белое лицо примет в себя боль, печаль и отчаяние. Я хотел видеть его искаженным от страха и отвращения. Да, она станет моим шедевром. Лучшей маской, которая когда-либо выходила из-под резака мастера. И она сама хотела мне в этом помочь. Жалкий дурак, я чуть было все не испортил, но она сама согласилась пойти со мной в мастерскую. И в ее глазах я видел, что она знает, что я хочу сделать.
Она станет моей последней и лучшей маской.
— Здесь пахнет кровью, — вдруг сказала она и улыбнулась.
Приглашающе.
Да, я не ошибся, она знала, что я хочу сделать, и не возражала. Она звала.
Я засмеялся. Я медленно двинулся к ней, призывно застывшей передо мной.
Мне хотелось наотмашь ударить ее, чтобы губа лопнула и окрасилась красным. Я почти видел, как тонкая струйка стекает по подбородку, мне почти захотелось ее слизнуть. Но я не должен портить ее лица. Да, я хотел ее, хотел заставить ее кричать, хотел сделать ей больно и стереть это выражение отстраненного любопытства, не сходившее с ее лица, с тех пор как мы зашли в мастерскую.
За считанные секунды я приблизился к ней вплотную и, рванув ткань ее юкаты на груди, спеленал ее руки сзади, затем толкнул к столу, заставляя упасть на него. Так она была еще привлекательнее. Я наклонился над ней, прижимая ее к столу и вдохнул ее запах. Она была очаровательна. И намного более желанной и сладкой, чем те, что были до нее. Я погладил бледное плечо, спускаясь ладонью вниз к предплечью, приспуская ткань ее юкаты. Еще чуть-чуть и сиреневая ткань обнажит ее грудь и живот. Я сходил с ума от ее запаха, от белизны ее кожи, от тепла ее тела, которое я чувствовал каждой клеткой своего тела. Жар желания накатил на меня волной, и она, наконец, дернулась, ощутив признаки моего возбуждения.
— И это всё, грязный ублюдок?
Я ее ударил ее раскрытой ладонью, стараясь не оставлять следов на коже. Ее голова откинулась назад, и я схватив ее за волосы повернул ее к себе.
— Хочешь большего, сука? — выдохнул я ей в лицо, пытаясь раздвинуть коленом ее ноги, нащупывая и задирая полы кимоно. Она почти не вырывалась, только напряглась, словно готовясь к прыжку. Я чувствовал, как напряглись ее стройные ноги под моей горячей ладонью. Так-то лучше. Она уже начала выводить меня из себя своим показным равнодушием, чертова кукла…
— Намного большего… — прошептала она, из ее уст это прозвучало неожиданно нежно и призывно. Девушка смотрела на меня прямо, с чуть заметным отвращением, но я почувствовал и темную затаенную страсть, что скрывалась за ним. Вдруг ее взгляд метнулся к набору инструментов, и я понял чего она хочет. Усмехнувшись, я протянул руку к резаку, другой подхватив ее под колено, и опрокинул на стол. Я провернул резак между пальцев, другой рукой расстегивая ширинку. Я не буду ее убивать сразу. Сначала хватит одной сочащейся кровью раны. А затем… Я занес резак для удара и толкнулся к ней, удерживая ее тонкую белокожую ногу под колено.
— Ну ты и мудак… — насмешливо произнесла девчонка, и меня вдруг скрутило от боли. Использовав мою же руку для упора, она ударила меня ногой в живот. Мой резак бестолково метнулся к ней, путаясь в складках ее кимоно, едва не достигая ее мягкой плоти.
========== 2.8 ==========
18.27. Центральный госпиталь
В регистратуре мне ничего сказать толком не смогли и отправили меня к дежурной сестре, которая припомнила девушку по фамилии Кикути-сан, но точне сказать не смогла. Нужно было идти в ординаторскую, но уже на подходе к лифту я неожиданно почти столкнулся с вышедшим из этого самого лифта Дайске.
Кажется, звезды сложились так, что судьба была сегодня ко мне благосклонна. Я как раз хотел разыскать Дайске и ненавязчиво расспросить об этом деле. И уже в который раз я убедился, что случайности — самые неслучайные вещи на свете.
— Микия, ты вообще дома ночуешь? — кажется, кузен решил поиграть в плохого полицейского. Я вопросительно приподнял бровь.
— Дозвониться до тебя не получается в принципе. Тебя Азака разыскивает, — продолжал удивлять меня родственник. Я озадаченно уставился на него. Азака? Меня? Что ей могло понадобиться? — Ты у себя дома бываешь? — а, нет, теперь кузен включил строгого родственника, считающего своим святым долгом меня отчитать. Я состроил покаянную мину и покивал, да-да, виноват.
— Я иногда у Шики ночую.
Дайске Шики хорошо знает, поэтому вопросов больше задавать не стал. Как и про наши странные отношения. Только вот что Азаке могло понадобиться? Так еще и Шики под раздачу буйной сестрицы попадет, если Азака позвонит на квартиру Шики и припрет к стенке, почему я опять не дома. Я как-то ляпнул, что мне там скучно, страшно и одиноко — это шутка вообще-то была, но Азака, похоже, это восприняла буквально…
Первым делом я предложил спуститься в больничный кафетерий, потому что не считая утреннего-дневного омлета и стакана воды, я ничего не ел. Дайске охотно ко мне присоединился.
— Как продвигается расследование по делу о маньяке? — прихлебывая дешевый кофе, спросил я.
Кузен немного странно усмехнулся.
— Вчера нашли еще одну жертву. И одна из свидетельниц сказала, что тело обнаружил молодой человек, примерно двадцати лет, в очках, с неровной челкой, — Дайске саркастично усмехнулся, заметив мое замешательство. — Кто бы это мог быть.?