С пронзительным криком кот проредил полчища нападающих и вернулся ко мне. По моей команде огненно-черная лента тела моего чудовища обвилась вокруг меня, словно кокон, двигаясь с немыслимой скоростью и сливаясь в единую пылающую сферу, которую я начала запитывать магическим огнем. Големы перестали наседать. Если они и впрямь наделены разумом, как сказала Лелль, значит, они должны почувствовать, что сейчас последует.
Окутывающий меня защитный кокон взорвался. Вся энергия, вложенная мной в фамильяра и саккумулированная высокой скоростью и компактной формой, рванула не хуже бомбы. Ударной волной из магии и огня всех големов смело и уничтожило буквально на месте. Лелль постигла бы та же участь, если бы ее творения не сгрудились перед ней заслоном и закрыли ее собой. Магический взрыв уничтожил големов и с чудовищной силой отбросил взвизгнувшую алхимичку на несколько метров. Бецалелль с криком ударилась спиной об противоположную стену и свалилась кулем на бетонный пол.
Откашлявшись, я поднялась с коленей и отбросила с лица подпаленные волосы. Кожа рук неприятно саднила и воспалилась, надо будет кремом смазать. От моего теневого кота ничего не осталось, как и от големов Лелль и защитного барьера. Я уже слышала голоса, доносившиеся снаружи. Да и сколько Дайске мог тянуть с исполнением своих должностных обязанностей?
— Где же теперь твоя самоуверенность, Лелль? Ты все еще думаешь, что ты мне ровня? — хрипло спросила я, направляясь в противоположный конец холла, где стонала и ворочалась на полу кудрявая овечка, так неудачно примерившая шкуру волка. — Или, может, ты ожидала, что пока ты бьешь меня и тешишь свое самолюбие, твой могущественный приятель придет к тебе на помощь? — я почувствовала на губах металлический привкус и провела по ним запястьем. На коже остались маслянистые темные разводы. Похоже, у меня пошла носом кровь. Вот уж что называется — малой кровью отделались.
Алхимичка с трудом приподнялась на локтях. Вот ей повезло намного меньше меня. Из-под кудрявой копны у нее по побледневшему лицу стекала кровь, губы подрагивали, а глаза расширились от страха. Я размазала носком туфельки по бетону то, что осталось от ее слов активации, и выжидающе посмотрела на алхимичку.
— Они не придут, если ты уже не поняла, — ухмыльнулась я. — Я лишилась по твоей вине неплохого фамильяра, но я и сама могу убить тебя.
Я подняла руку для активации огненной руны, выжигающей объект дотла, но краем глаза заметила быстрое, почти неуловимое глазу движение. Я не успела среагировать. Меня пихнули в левое плечо с такой силой, что я чуть было не полетела кубарем. Моей подготовки хватило, чтобы упасть на одно колено и поймать равновесие, чтобы контратаковать, но от увиденного у меня расширились от удивления глаза. Этого я не ожидала.
Он был быстр. Очень быстр. Настолько быстр, насколько может быть оживший пожиратель с пробужденным истоком. Я так и не поняла, откуда он выскочил, но Ширазуми не медлил. Он метнулся к алхимичке и подхватил ее на руки, после чего скакнул звериным прыжком к оконному проему.
Я могла бы попробовать кинуть в него какое-нибудь заклинание, но я понимала, что все равно не успею. Поэтому лишь активировала заготовленную руну.
Фигуру убегающего Ширазуми расчертили огненные линии. Это было похоже на линии смерти, как описывала их Шики. Но это было другое. Пылающие линии проступали на руках Ширазуми, ногах, расходились лучистым узором по спине между лопаток. Пожиратель в то же мгновение скрылся снаружи, а я осталась сидеть посреди опустевшего холла, где ничто не напоминало о произошедшей недавно стычке между двумя магами.
Благодаря этому сражению, я теперь знала несколько важных вещей.
Во-первых, пожиратель был настоящим, буквально собранный по частям.
Во-вторых, он защищает Лелль, что тоже наводило на определенные и парадоксальные мысли.
Из этого логически вытекало третье — Лелль набралась нахальства в открытую померяться со мной силами, хотя она все эти годы избегала прямых столкновений. И ее големы стали разумными, сравнимыми с полноценными живыми существами, что само по себе было невероятным.
В-четвертых, в нашем противостоянии замешана третья сторона, которая должна была прийти Лелль на помощь, но так и не пришла. И последнее. Кто бы он ни был, он имеет отношение к Часовой Башне и обладает очень высокими полномочиями.
А еще мы в здании, оцепленном полицией. По сравнению со всем произошедшим, это уже казалось досадной мелочью.
_RinaCat
========== 3.10 ==========
Опять все повторяется. Почему сегодня все повторяется? Почему не повторяются какие-то счастливые моменты? Почему обязательно она должна быть в крови, тяжело ранена, раздавленная ощущением собственного греха и едва не поглощенная прожорливой пустотой своего истока?
Шики полулежала, привалившись к стене, избитая и окровавленная, остатки кимоно свисали лохмотьями, почти полностью обнажая ее ноги, а те, что я использовал в качестве бинтов, полностью промокли от крови. Она казалась мертвой, и я двинулся к ней, волоча за собой ногу и цепляясь за стену, как пьяный, но Шики пошевелилась и открыла глаза. Жива. Я с облегчением опустился на пол метрах в двух от нее и откинул голову на стену. И зря — я совсем забыл о ране на голове, там, где воскресший семпай меня приложил об бетонный пол. Перед глазами заплясали красные пятна. Еще одна хорошая новость, радость от которой Шики едва ли когда-либо разделит… Вспомнив об его укусе, я потер шею. Нет, об этом Шики пока лучше не знать.
Тем не менее семпай был прав. Всё было кончено. Я зря так спешил, Шики, как всегда, справилась со всем сама. Своим способом. Без разговоров, увещеваний, зато с избытком крови и боли. Когда-нибудь этот избыток поглотит ее целиком, и этот бой станет для нее последним.
В свете луны я видел распростертое тело Накамуры, вокруг которого чернела лужа крови, а от нее разводами и кляксами тянулись следы Шики. Еще одно пятно чернело совсем рядом, будто чья-то ладонь уперлась в пол — похоже, она упала. Внутри у меня всё сжалось от жалости.
Наверное, я действительно дурак, как меня заклеймил только что семпай, раз всякий раз жалею ее, а не тех, кто страдает от ее руки. Даже то, что Шики сделала со мной — изощренно подло, как могла только она — не имело теперь никакого значения. Единственное, что меня пугало сейчас, что она снова замкнется, закроется от меня в своем коконе, и из стыда за то, что сама же и натворила, наговорит еще больше злых и несправедливых глупостей — столько, сколько даже я не смогу простить. Я молчал и бездействовал, надеясь, что она заговорит первой. Если Шики сделает первый шаг, то наше счастье еще можно будет спасти.
— Не нужно было приходить сюда, — ее голос был хриплым, словно после долгой болезни, но я улыбнулся, услышав его. Она нашарила на полу нож и, сжав его в ладони, оперлась рукой о стену, пытаясь подняться на ноги. Почему-то мне пришло в голову сравнение с насупившимся ребенком, который знает, что виноват и хочет просить прощения, но боится, что его не простят, и начинает заранее дуться. Дурочка… Встать у нее получилось, но, постояв пару секунд, она снова опустилась на пол, сделав вид, что передумала. Дурочка и есть. Несмотря на ее суровый вид, это меня развеселило, а то, что она всё-таки начала «извиняться» первая — обнадежило.
— «Пришел» — это сильно сказано, — ответил я, и это получилось даже легче, я чем надеялся. Шики отвернулась и уставилась в стену, а я, решившись, подполз к ней на четвереньках и осторожно сгреб в охапку, прижимая ее к себе.