Я ловлю себя на частом дыхании. Я была готова к худшему, но, честно говоря, я даже не думала, что это будет нечто подобное. Или Микия не услышал меня, или проигнорировал. В любом случае, он продолжает доклад.
– Я не уверен насчет деталей, но ты знаешь, как много учениц попадает в зону проституции. А ведь они – очень редкие ученицы Рейен, и он знал об этом. Он был хорош. Требовал много, но недостаточно, чтобы заставлять людей скупиться. Он выводил девушек два раза в неделю, и, судя по количествам, лишь немногие в его классе не делали этого регулярно. Я не знаю, был ли он храбр или безрассуден, но он управлялся с довольно шатким кораблем. Когда-то он был популярен и вел себя как транжира. Он заходил все дальше и дальше, и в итоге очень много задолжал бару, которым в свою очередь владела группа якудза. Конечно, они хотели получить долг. Не имя выбора, он обратился в Рейен, где его брат был председателем совета директоров, и попросил дать ему работу учителя. Я уверен, он нашел оправдания, подделал лицензии и со временем получил работу. Планировал ли он начать кружок ученической проституции с самого начала или ему эта идея пришла в голову позже, я не знаю, но факт в том, что довольно скоро все именно к этому и свелось. А поскольку ученицы Рейена в основном дочери влиятельных или богатых семей, на улице за них дают неплохие деньги. Я слышал, поначалу это была лишь одна ученица, но потом якудза надавили на него, и он уже выводил их всех. Думаю, это самое важно.
Потом Микия называет мне имена вовлеченных учениц, даты, когда они выходили, и даже примерные оценки времени их возвращения. У него есть детали насчет группировки якудза, с которыми была связан операция, и я знаю, насколько тяжело их было достать.
– К сожалению, большинство из этого – недостоверные свидетельства, которые не могут быть использованы как доказательства. Бери из этого что хочешь, – разочарованно говорит он. Он прав. Полиция не может действовать на основании чего-то настолько незначительного, и отряд полиции нравов, с которым он связывался, наверняка сам собирает доказательства, чтобы разрушить всю систему. Хотя беременность Каори Татибаны делала все это настолько значительным, что даже Рейен не смог бы заставить исчезнуть все следы. Связь была слаба, родители учениц достаточно могущественны (некоторые из них наверняка финансово вовлечены и вложили достаточно в якудзу), что они смогли бы заставить расследование застопориться и умереть медленной смертью, если бы только услышали об этом.
– Прости за все это, Азака, – мрачно говорит он.
Хотя правда шокирует меня, я нахожу в себе силы ответить ему нервным «Не бери в голову». Но эта правда оставила нам вагон и маленькую тележку проблем. Тайной, которую скрывал класс Д, был не суицид Татибаны Каори, а кружок проституции. Хидео Хаяма не мог держать секрет один. Пусть кто-то из учениц ходили по собственной воле – те, кто делали это лишь ради удовольствия и не были фанатами политики воздержания Рейена, могли использовать свое влияние, чтобы заставить остальной класс замолчать и держать это в секрете. Для них искушение найти что-то запретное в школе было слишком велико, и Хидео Хаяма был единственным ключом.
Но слияние факторов, создающих проблему, не создано лишь людьми. В какой-то степени, суровость учебного заведения тоже виновна в этом. Ее высокие резные стены, отделяющие ее от всего, что не принадлежит к ней. Ветер редко поет внутри, и из-за стен нельзя услышать ни звука. Время течет лениво и неспешно. Все это создано, чтобы дать защиту против угрозы загрязнения, которое лежит снаружи. Но как в любой герметичной комнате, воздух со временем становится затхлым, зловонным. Люди здесь думают, что это какой-то секретный мир, защищенный от всего остального, жестокого мира. Но это не более чем тюрьма от реальности.
– А почему тебе интересна Татибана Каори, Микия? Ты спрашивал о ее оценках и всем таком.
Я хочу узнать последнюю оставшуюся тайну.
– Девушка из ноябрьского пожара? Помнишь, когда мы были в офисе Токо-сан, ты рассказывала мне о пожаре в общежитии? Ну, после того, как работы стало меньше, я решил этим заняться. Начал узнавать у властей. Однажды кузен Дайске подкинул мне отчет о вскрытии умершей девушки, нашей Каори Татибаны. Судя по всему, причина смерти несколько более неоднозначна, чем можно ожидать. Патологоанатом нашел доказательства того, что она могла умереть от передозировки героина, и была мертва еще до пожара. Но в итоге они не смогли сказать наверняка. Последняя странная деталь, касающаяся ее смерти, это высокая вероятность того, что она была беременна, хотя состояние ее тела не позволило определить точно.
– Они также уверены, что никто не вел ее в пожар. Она была достаточно глубоко в здании, чтобы любой, кто увел ее туда, не успел бы выбраться сам. Печальное дело. Сначала изнасилование, потом беременность. Не самые нормальные проблемы для шестнадцатилетней девушки; она, по всей видимости, не смогла справиться с ними. И это всего лишь догадка, но… я думаю, что когда начался пожар, и все стали убегать из общежития, она единственная осталась в своей комнате. Она на самом деле могла желать себе смерти.
– Верно, – отвечаю я, возможно, слишком вызывающе. Не могу сдержаться. Дело Каори Татибаны наконец-то начинает обретать форму.
– У нее были причины для суицида. Почему она не могла просто сделать аборт? Если бы она сообщила Хаяме, он мог бы ей помочь.
– Не знаю, – ответил он задумчиво. – Слишком молода? Осложнения?
– Может, – говорю я лениво, думая о чем-то другом. Ее беременность была причиной унижений со стороны класса Д, не в последнюю очередь и потому, что это было позором для класса. Если она не делала аборт, то она грозила раскрыть маленький секрет класса и Хидео Хаямы. Что еще хуже, ей даже не нужно было для этого открывать рта. Класс, видимо, даже не стал ждать команды от Хаямы и сам сделал Каори изгоем. С другой стороны, никакого физического вреда. Рано или поздно это привлекло бы внимание сестер, а этого они точно не хотели. Так что три месяца она выносила собственный позор и выдерживала ненависть класса, ментальная пытка высшего сорта. И потом суицид, когда ноша оказалась слишком велика.
– Как глупо. Если она была настолько готова умереть, то беременность должна была быть меньшим испытанием. Безнадежная маленькая девочка… – я обнаруживаю, что начинаю запинаться, непрошено икая перед тем, как прийти в себя. – Бросать все, ради чего жила, чтобы умереть. Она была здесь с детских лет, и она проиграла такому, как Хаяма. Как… – я задыхаюсь на последних словах, осознавая, что несу. Я закрываю глаза, не желая выпускать слезы. Кладу руку на лоб, радуясь, что никто не может увидеть меня.
– Проиграла? Азака, о чем ты? Это не какая-то игра, не соревнование с победителями и проигравшими. Слов нет… – он вздыхает, а я касаюсь своих волос, прежде чем опереться спиной на стену. – И она могла совершить суицид, но причина наверняка отличалась от той, о которой ты думаешь. Не с ее воспитанием.