Он смотрит на свое ослабшее тело. Какая ирония. Оно тоже отличается от Курогири Сацуки, записанного в его разуме. Может, поэтому смерть не внушает ему тот страх, который охватывает большинство людей. Он собирается, хотя кровотечение ухудшается с каждой секундой. Он знает, что не будет облегчения, и что смерть придет через считанные минуты, возможно, через десять минут. Вздыхает, решая использовать эти минуты лучшим известным ему способом. Но десяти минут слишком мало. О чем он должен думать, или что чувствовать, что представлять? Но время – меньшая из проблем. Он рожден, и всего через десять минут он умрет. Время жизни в минуты, возможно, более ценное, чем годы, которые он странствовал по земле.
Думай, говорит он себе. Представляй. Он тратит большую часть времени своих последний минут размышляя об этом, едва чувствуя боль в животе. И в этот таинственный период ясности, он удивляется тому, что может найти ответ на свой вопрос.
Его дыхание неровно.
Минуты длинны.
Кровотечение серьезно.
Жизнь коротка.
Он очищает свой разум от всех иных мыслей и фокусируется на ответе, который может дать самом себе.
– Может, я подумаю о том, о чем я думал перед рождением.
Это последнее забвение, из которого он может что-то взять, время воспоминаний, которых нет ни у одного человека. Мир перед рождением, без символической ценности и конфликта. Его страдание – очень простая вещь.
– Если бы я не родился, мир и я были бы намного более спокойными.
Счастливый и удовлетворенный ответом, Курогири Сацуки улыбается. Он не может понять значения этого действия. Но теперь он понимает его ценность, впервые в жизни осознавая, что он на самом деле улыбается.
/7
Маг был прав. Ты не можешь умереть просто от слова. Но люди умирают. Энтропия требует, чтобы мы умирали, исчезали и о нас забывали. Иначе граница между прошлым и будущим будет пуста и бессмысленна. Отмена энтропии потребует энергии, которой у нас нет, вещи обретают ценность в своей временности.
Но вещи могут жить вечно. Даже если что-то утеряно и забыто, факт его существования не меняется. Оно хранится в уме, всегда с тобой, обитая в его темных уголках, ожидая правильного выключателя, чтобы вернуться. И это причина, по которой чем больше я думаю об этом, тем больше попытки мага извлечь вечность из забвения воспоминаний кажутся мне пустой тратой сил. То, что забыто, никогда по-настоящему не исчезает, и где-то в тебе есть истина… или то, что ее заменяет. Это уже была та вечность, которую он искал.
Теперь я знаю, почему Шики заставил меня забыть важные воспоминания трех и четырех лет назад. Он знал, что они все еще во мне, крепко спят. И даже если я не могу вспомнить их, они все еще там. Маг знал это, но не мог принять, не мог увидеть, как забвение может быть по-своему хорошим. Единственное, чего он хотел – это гнаться за своей ошибочной философией. В конце вечность, которая была также сильна, как его слова, свелась к безрассудной и бесполезной цели.
Наступает утро седьмого января, и я рада, что это официально знаменует день, когда я могу снять эту нелепую сковывающую форму Рейена. К сожалению, Азаке придется остаться в школе, когда я уйду снова жить жизнью свободной женщины. Я комкаю поддельный запрос о переводе и выбрасываю его в мусорный бак, словно это какой-то ритуал очищения. Слова Азаки, сказанные матери-настоятельнице, должны позаботиться об остальном.
Счастливо надев кожаную куртку поверх синего кимоно, которое прислал мне Акитака, я направляюсь к главным воротам, готовясь покинуть этот странный мир леса и камня. Но как только я выхожу из ворот, я вижу, что кто-то ждет меня, кто-то, кого я очень хорошо знаю.
– Так ты не нашел занятия получше, чем просто ждать, когда я выберусь отсюда? – спрашиваю я.
– Выходной день от Токо-сан и ее щедрость. Редкая возможность, знаешь ли, – он пожимает плечами.
Он делает это точно также. Движение, из-за которого тебе кажется что то, что только что случилось – это твоя ошибка. С яркостью кусачего мороза я вспоминаю. И это напоминает о том, что я не хотела видеть Микию сегодня.
Я несу старые воспоминания. Странные. Может быть, опасные. И пребывание рядом с Микией прежде, чем у меня появится время подумать о них, еще больше беспокоит меня. Но может быть, видеть его лицо будет лучше, чем продолжать бояться всего. Может быть.
– Так как насчет того, чтобы начать со старой доброй траты времени? – предлагаю я с сарказмом. – Я узнала потрясающе никчемную сказку, и позволю тебе услышать ее.
Я начинаю идти по дороге, параллельной стенам Рейена, и Микия не отстает от меня. Как и всегда.
– Ну, ты сегодня в хорошем настроении, – говорит он, глядя прямо мне в лицо. Но мои глаза инстинктивно опускаются вниз, и я пытаюсь сделать так, чтобы он не заметил это. Не знаю, получилось ли.
За время, которое нам нужно, чтобы добраться до делового центра, я успеваю рассказать Микии всю историю о Курогири Сацуки и Мисае Одзи. Мы идем среди знакомых улиц и зданий, не возвращаясь в наши квартиры, а вместо этого как-то, заключив негласное соглашение, направляемся в офис Токо.
– Так Курогири Сацуки вытянул какую-то часть памяти почти у всех в школе, – Микия размышляет с выражением понимания на лице. – Но Мисая Одзи хотела, чтобы класс Д страдал, отсюда и письма. Секреты других учениц были открыты только им, но не другим людям, на которых они могли повлиять.
– Да-да, я это знаю. Настоящий вопрос – почему только глупое желание Мисаи Одзи привело к хаосу в школе?
– Верно. Она должна была быть в чем-то особенной для Курогири Сацуки, чтобы он ради нее приложил такие усилия. Он вытягивал воспоминания и открывал их другим ученицам. Но лишь Мисае Одзи он дал средства для самостоятельных действий.
Его заключение выглядит весьма логичным. Курогири Сацуки был зеркалом, отражающим желания учениц, но с Мисаей Одзи вышло иначе.
– Но почему? – шепчу я. Микия или не слышит меня, или решает не отвечать.
Мы некоторое время идем в тишине, все это время я отказываюсь встречаться с ним взглядом. Гулять на холодном воздухе очень неуютно. Это тот холод, который пробирается под кожу независимо от того, сколько на тебе одежды. После еще нескольких молчаливых кварталов, Микия оборачивается ко мне.
– Шики, у Курогири Сацуки на самом деле была сестра.
Он больше ничего не говорит, и о причине, по которой он это сказал, остается лишь гадать. Была ли Одзи его сестрой или нет, знает только Курогири Сацуки. Ирония в том, что если то, что он рассказал о своей глупой пародии на «память» – правда, то он сам не мог бы узнать. Какой бы ни была правда, она потеряна навсегда. Ха, опять это «навсегда».
– Определенно странная история. Мне в чем-то жаль Курогири Сацуки.
Думаю, я должна признать, что в этих словах нет лжи. Его ситуация с памятью и чувствами напоминает ситуацию одной девушки всего несколько месяцев назад. Микия, однако, не может понять этого, и лишь моргает, пораженный моими словами.