Или, скажем, прорабатываем учебный след. Вдруг, откуда ни возьмись, чужая собака. Рекс вначале бросал след и — за ней.
— Фу! — говорил я резко и дергал за поводок так, чтобы ему было больно. «Фу» — команда запрещающая, и Рекс научился это «понимать».
А я тоже учился терпению.
...Помню, уже после окончания школы, на заставе, несли мы службу в плавнях. Ночь темная. Накрапывал дождь. Река шумела. В такую погоду вся надежда на собаку.
Я хорошо изучил Рекса. Поведет ушами, значит, учуял кого-то. Отпустит — ничего страшного нет. Ну, может, хорек, может, кабан. И всё-таки чуть он шевельнется, я настороже. Зря он шевелиться не будет. Лежит, прижмется ко мне, точно заснул. А сам всё слышит.
В ту ночь обстановка на участке была напряженная. Начальник заставы, отправляя нас в наряд, сказал: возможно нарушение границы.
Лежим час, другой. Рекс не шелохнется. А дождь то припустит, то затаится. У Рекса шерсть мокрая, но терпит, не отряхивается. Знает: нельзя.
Еще час прошел. Скоро рассвет. Вдруг Рекс настораживается. Тычется мордой в ладонь.
— Слушай!
Он застыл, к прыжку изготовился. Теперь и я слышу: идет кто-то.
— Фу! — шепчу одними губами.
Так мы взяли нарушителя.
В другой раз — сложней.
Мы преследовали неизвестного. Он видно хорошо знал местность и спешил к большому селу, где его следы могли затеряться. Дважды дорогу пересекала речка. Рекс волновался, потому что нарушитель хотел сбить нас со следа и забирался в воду. Но Рекс снова находил след и рвался вперед.
Мы настигли нарушителя в кустарнике, за которым начиналась церковная ограда. Перемахни он через нее, и трудно сказать, как бы дальше развернулись события.
Я спустил Рекса с поводка. Он сшиб нарушителя, прижал к земле.
— Фу!
Слушается.
— Встать. Руки вверх! — и пока мой напарник обыскивает задержанного, снова беру Рекса на поводок.
Мужчине лет тридцать. Зарос щетиной. Брюки полувоенного образца. В заднем кармане пистолет. В потрепанном бумажнике — советская валюта, билет на поезд, командировочное удостоверение. Сапоги сбиты. Стали конвоировать — прихрамывает на левую ногу.
Мы вели его на заставу, разгоряченные погоней, довольные, что всё обошлось благополучно.
Вдруг он останавливается. Мы шли среди камышовых зарослей. До заставы уже недалеко.
— Не могу идти дальше, — прохрипел нарушитель и попросил разрешения снять сапоги. Я был еще неопытным. Разрешил.
Он сел на дороге. Стянул сапог. Засунул руку в голенище.
— Так и есть — гвоздь, — сказал он и рванул руку.
Мы не успели опомниться, как Рекс бросился на него. Неизвестный вскрикнул, разжал кулак и... выронил пистолет. Где он там у него в сапоге помещался, просто удивительно.
Этот урок я запомнил на всю жизнь.
...Чувствую себя неловко с того самого момента, как мне вручили телеграмму. Почему я? Ведь на заставе я без году неделя. По-моему, передавать опыт воспитательной работы должны другие.
«Поезжайте спокойно, — говорил мне начальник заставы. — Год — срок немалый. Всё, как и мы, знаешь...
Так то так, но лучше было послать в командировку Хабибуллина или младшего сержанта Ломовицкого. Он теперь у нас секретарь комсомольской организации и удивительно быстро вошел в курс дела.
Однако лечу я. Лечу на нашем, пограничном, самолете. Они, наши летчики, тоже «ходят» в наряд.
Командир самолета — Леонид Дмитриевич Антонов, широкий в плечах, коричневый от загара. Смотрит, прищурясь не то от яркого солнца, не то по привычке. В такие глаза не заглянешь.
Только что командир подразделения, не задумываясь, назвал Антонова лучшим летчиком.
Но Антонов пожимает плечами:
— Подвигов не совершаем, нарушителей сами не ловим. При чем тут лучший?.. Таких у нас пруд пруди...
После семинара, в порядке «премии» получаю разрешение «пойти» в наряд.
Рассвет наступает сразу. К этому времени «АН-2» ложится на курс. Внизу, среди песчаных барханов, вьется река-граница.
Высота сто метров. На вспаханной земле отлично видны следы-ниточки, оставленные бороной. Эти ниточки бегут всё дальше и дальше, словно кто-то невидимой рукой разматывает клубок.
Время от времени под крылом встают пограничные заставы. Они встречают самолет, ощетинившись наблюдательными вышками.
Бортрадист рядовой Резниченко привычно выстукивает позывные. У него смешно топорщатся вихры, будто специальная система для улавливания радиоволн. Губами повторяет сигнал.
«Вас слушаем!» — отвечает застава.
«На границе без происшествий!» — сообщает самолет и, не сбавляя скорости, проносится мимо.