Я согнулся и полез в круглое закопченное отверстие. За мной двигался Мир-Мухамедов. Посередине сумрачной, как подвал, пещеры на коленях стояла в знакомом выцветшем красном платье Савсан и молола зерно маленькими жерновами. Жернова стучали. Она не слыхала, как я пролез в пещеру и стал у бугристой закопченной стены.
— Савсан! — тихо позвал я.
Она быстро повернула голову и вздрогнула. Лицо ее мгновенно побелело, а в расширенных зрачках застыл страх. Савсан вскочила и вскрикнула, протянув вперед руки, будто защищалась от кого-то.
— Вай, вай, вай! — Она пятилась назад в смятении и страхе.
Я не понимал, что с ней произошло, и хотел успокоить девушку. Улыбнулся, сделал два шага вперед.
— Савсан, Савсан. Это я. С заставы…
— Не хочу заставы! — с ненавистью закричала она и замахала руками.
В это время в дыру просунул голову Мир-Мухамедов.
— А-а-а-а! А-а-а-а! — дико завизжала Савсан.
Мир-Мухамедов как полз на коленях, так и остановился. Я тоже отступил назад. Только сейчас вспомнил я, что на женскую половину нельзя заходить чужому мужчине. Я нарушил местный обычай. Надо было немедленно уходить.
Наше замешательство, видимо, придало Савсан мужества.
— Не хочу заставы! — крикнула она.
Потом вдруг схватила горшок и швырнула в меня, но попала в Мир-Мухамедова. Его голова исчезла. Я бросился к выходу.
На крик вбежали Назаршо и Худоназар.
— Савсан! — Назаршо схватил ее за руку.
Девушка вырвалась и отступила. Она тяжело дышала. Назаршо что-то спросил ее по-таджикски, она резко ответила. Подошел Худоназар, и они с Назаршо долго и сердито спорили. Савсан молчала и смотрела на них с любопытством. Ее ярость исчезла так же мгновенно, как и появилась. Затем Савсан виновато поглядела на меня и опустила глаза. Я ничего не понимал в происходящем споре, только слышал слова «застава», «Вахан», «Рын», которые в потоке непонятных слов часто повторялись.
— Не хочу Вахан! — прокричала девушка.
— Ты опять ее к Султанбеку тащишь? — сказал по-русски Назаршо.
— Зачем Султанбек? Какой Султанбек? — злился Худоназар.
— Если хочешь знать, так это Султанбек вчера ночью подослал к тебе людей. Понял? А тебе сказали, что это переодетые красноармейцы хотели забрать Савсан на заставу. Ложь! Клевета! А ты поверил. Ты Султанбеку веришь? Я знаю: это он подговорил тебя переехать в Вахан. Зачем тебе Вахан? Ты в Рын перебирайся.
Худоназар колебался. Долго уговаривал его Назаршо. Уговаривали и мы с Мир-Мухамедовым. Наконец, махнув рукой, я пошел помогать другим жителям Старого Рына. Примерно через полчаса ко мне подошел Назаршо.
— Худоназар согласен, — сказал он с радостью.
Я снова зашел в знакомую пещеру. Савсан чувствовала себя явно неловко. Она виновато поглядывала на меня, смущенно улыбалась, а когда вышла из пещеры, спряталась за спины людей.
Мне захотелось подшутить над ней:
— Куда прячешься, Савсан? Салом!
Девушка украдкой выглянула из-за спины Кадыра.
— Салом, — тихо ответила она и, помедлив немного, добавила смущенно: — Петр-ака…
Мы понесли вещи к повозке. Их было немного. Последние жители покидали Старый Рын.
Школа
Постепенно я осваивался с жизнью заставы, так не похожей на жизнь обычных войсковых частей в мирное время. Понемногу привыкал и к людям. Старался получше приглядеться к ним, узнать, кто чем дышит. Бывал и в кишлаке. И всякий раз принимался уговаривать Сары-Сая, чтобы он начал учить меня таджикскому языку. Он обещал, но все откладывал. И с жителями Рына я, как немой, объяснялся на пальцах.
Однажды, зайдя к Сары-Саю, я застал у него учителя Вахида. В саду, на траве, была разостлана серая кошма. На ней сидели и о чем-то беседовали Сары-Сай и Вахид. Перед ними стояли чайник и пиалы, лежали лепешки.
— А, начальник, заходи, заходи! — поднялся всегда радушный и улыбающийся Сары-Сай. Он был в белой домотканой рубахе, длинной, как халат, — ниже колен. — Как здоровье? Как дела?
— Плохи дела, — сказал я, садясь рядом. — Не хочешь ты мне помочь, Сары-Сай. А ведь мне без языка нельзя. Ты пойми это. Я ведь для того и езжу в кишлак, чтобы поговорить с дехканами. А какой может выйти разговор, если я знаю три слова по-таджикски?