— Моя не сжигает. Не, не! Султанбек сжигает. — В голосе задержанного был страх.
— Ты по-таджикски говори. Я понимаю. Я такой же таджик, как ты. Только я не граблю и не убиваю людей. А таких, как ты, надо убивать. Каждого басмача надо расстреливать! — кричал в ярости Фаязов.
Задержанный тоже закричал, визгливо, умоляюще:
— Убивай не надо. Мой дети есть. Пять будет…
— А-а-а! Смерти боишься? А отвечать за свои черные дела не хочешь?!.
Начальник заставы зажег спичку, прикурил потухшую папиросу и, уже обращаясь ко мне, сказал:
— Ты понимаешь, комиссар! В Кара-боло сожгли на костре уполномоченного. Русского. Коммуниста.
Фаязов с силой бросил спички на стол и вдавил в консервную банку окурок.
— Видал этого типа? — Он кивнул на сидевшего человека. — Вчера схватил у старухи мешок сушеного тута и вырывает. Та вцепилась, кричит, а он бьет ее плетью.
Наконец задержанного увели. Фаязов все не мог прийти в себя.
— Моя воля — расстрелял бы немедленно! — кусая губы, гневно сказал Фаязов.
— А я бы на твоем месте отпустил его домой.
Фаязов посмотрел на меня с недоумением:
— Как? Грабителя? Басмача?
— Вот о басмачах и басмачестве я хотел с тобою поговорить. Я слушал, как ты допрашивал, что говорил о басмачах, как угрожал расстреливать каждого.
— И ты считаешь, что это неправильно?
— Именно так считаю. Ты глубоко заблуждаешься.
— В чем?
— В оценке басмачей. Кто такие басмачи?
На губах Фаязова дрогнула ироническая улыбка:
— А я, думаешь, не знаю, кто такие басмачи. Я восемь лет против них воюю. Вот ты впервые их видишь и учить меня вздумал: кто такие басмачи. Враги! — крикнул он.
— Конечно, враги. Но в борьбе с ними мы должны помнить, как святая святых, что основная масса басмачества — это тот же народ. Да, да, народ! Это бедняки, батраки, трудовой люд. Одних загнали в шайки силой, других заманили обманом. И только небольшую часть составляют баи, муллы, ишаны, их прислужники, грабители и бандиты. Вот это враги, организаторы и вдохновители. А в большей части басмачи — это трудящиеся, это наши люди, будущие рабочие и колхозники. Мы не уничтожать их должны, а вырвать из лап баев. Вот куда мы обязаны направить свои силы.
Фаязов слушал, нервно постукивая пальцами по столу.
— Ты прав, комиссар, — произнес он, нахмурившись. — Я и сам это знаю. Да ничего не могу с собой поделать… Злости у меня много. Она иногда затуманивает сознание… — Он поднялся. Подошел ко мне и заговорил негромко, дружески: — Неважны наши дела, комиссар. Султанбек развернулся вовсю. Сколотил огромную шайку. Разбил ее на мелкие группы, и они носятся по Памиру, нападают на кишлаки. И знаешь что делают? Грабят скот, угоняют за границу и оттуда везут английское оружие.
— Где сейчас Султанбек?
— Говорят, в Кайтузеке. Но я не очень-то верю этим слухам. К тому же он не сидит на месте. А впрочем, все может быть. — Начальник подумал и вдруг оживился. — Слушай, ты завтра поедешь на девятый пост. Это рядом. Там Прищепа и Максимов. Заверни в Кайтузек и разузнай там у дехкан, где может скрываться банда. Возьми с собой семь человек. Больше дать не могу. Пулемет захвати, гранаты… Может быть, небольшая группа тебе и встретится.
На другое утро мы стали готовиться к отъезду. Семь человек — это немного. Но у нас был ручной пулемет и на каждого — по две гранаты. И, главное, у каждого было горячее сердце.
— Дрожи, Султанбек, Мир-Мухамедов на коня садится! — пошутил кто-то из бойцов.
В полдень мы увидели Кайтузек. Безжалостно жгло памирское солнце. Маленький и убогий кишлак одиноко стоял на берегу горной речушки. Вокруг лежала безжизненная долина, покрытая толстым слоем раскаленной гальки: все серо, все выжжено солнцем — и галька, и приземистые скалы, будто вдавленные в землю, и эти два десятка кибиток. Нигде ни рощицы, ни единого деревца, ни кустика. Только у самой речки, по ту и другую сторону, двумя узкими лентами зеленела жесткая, как проволока, трава, на которой паслись овцы, козы и древние обитатели Памира — мохнатые ленивые яки. Наши кони жадно пили воду. Красноармейцы рассматривали кишлак, курили, прохаживались, разминая ноги после утомительного пути.
— Братцы, ключевая вода! — закричал командир отделения Кравцов, и бойцы мигом очутились у источника.
Откуда-то вдруг взялись ребятишки. Сначала стояли в сторонке, поглядывая на нас со страхом и любопытством. Потом один, постарше, что-то сказал остальным. Всей фразы я не понял, но уловил, что мальчуган успокаивает своих товарищей: это не басмачи, это красные солдаты…