— Садитесь, я же разрешил, — сказал он мягко, и в карих глазах его промелькнула ироническая улыбка.
Я сел около стола. Кузнецов достал папиросу, закурил.
— Вам будет трудно. Памир есть Памир.
— Почему мне? Всем трудно.
Кузнецов откровенно улыбнулся и подошел ко мне:
— Все привыкли, а вам еще привыкать. Да и служить вы будете на самой далекой заставе.
— Я уже привыкаю. Из самого Оша.
— Да. «От Оша до Хорога — трудная дорога, а от Хорога до Оша — дорога хороша», — продекламировал он.
— Какая-то загадка. Как ее понимать? А-а… без привычки дорога трудная, а привыкнешь — хороша. Отгадал?
— Нет. Тут смысл иной. Сложили это четверостишие казаки, охранявшие границу еще до революции. Не каждый солдат, попавший на Памир, возвращался обратно. Памира боялись. И ехали со страхом. «От Оша до Хорога была трудная дорога». А вот когда служба благополучно закончена и солдат возвращался домой — «От Хорога до Оша дорога была хороша».
В кабинет зашел дежурный.
— Фаязова нет.
— Как это — нет? — строго взглянул на него начальник отряда. — Найти и немедленно прислать ко мне!
В просторный кабинет заходили и рассаживались начальники застав. В отряде проходили командирские сборы. Последним появился рослый смуглолицый командир в выцветшей гимнастерке, туго затянутой потертыми ремнями. На петлицах его блестело три квадрата. Держался он независимо, уверенно и с достоинством.
— Товарищ Фаязов, вам срочно нужен заместитель? Или, может, вы еще повремените? — спросил Кузнецов.
— Очень нужен. Самая далекая застава; я один кручусь как белка в колесе. Все на мне — и строевая, и тактическая, и огневая, и конная…
— Так вам заместитель по боевой нужен?
— Конечно. Не управляюсь я один, а придет зима — совсем плохо.
— А мы вам думаем дать заместителя по политчасти.
— Ну, нет, лучше по боевой. А с этим можно подождать. Политзанятия я провожу, меня нет — Прищепа, главное — боевая, она решает все. А какой толк от комиссара. Да и не люблю я их, этих комиссаров.
Начальники застав бурно зашумели, а Кузнецов с недоумением и досадой поднялся:
— Фаязов? Что я слышу? Правду говорят, что вы беспартийный командир с партийным билетом. Теперь я сам убедился, что именно вам больше всего нужен заместитель по политчасти. Познакомьтесь, вот он — ваш заместитель. Товарищ Крылов. — Начальник отряда кивнул в мою сторону.
Я поднялся. Все с удивлением повернули голову в мою сторону, и особенно удивился и посуровел Фаязов. Он подошел и молча пожал мне руку.
— Товарищи начальники застав! — Кузнецов резко постучал карандашом по столу, требуя внимания. — Мы прерываем сборы. На границе неспокойно. Вы это знаете. Я прошу вас срочно отправиться на заставы. Ни часу задержки! Всё!
И мы с Фаязовым три дня, как по тревоге, скакали во весь опор на заставу Рын. Фаязов был не в духе и беспощадно хлестал коня. Мы неслись как на пожар. Я еле поспевал за ним. Мне казалось, что Фаязов нарочно так гонит коня, чтобы показать мне, где раки зимуют, вытрясти печенки из «комиссара», как он иронически называл меня. Я не комиссар, а заместитель по политчасти. Комиссарами назывались политические руководители высших инстанций — полков, отрядов, дивизий, и слово «комиссар» в применении ко мне звучало издевкой, точно солдата называли генералом.
Мы почти не разговаривали. Недалеко от заставы Фаязов остановился около ручья. Он напился воды, достал из полевой сумки полотенце, бритву, помазок и мыло.
— Как думаешь, комиссар, можно появляться перед бойцами с такой щетиной? — Фаязов рассматривал меня, запыленного, обросшего и смертельно уставшего.
— Конечно, нельзя.
— Так и вы давайте брейтесь, — сказал он, искоса поглядывая на меня. — Вот, скажем, по расписанию огневая подготовка, а меня нет. Вы смыслите что-нибудь в военном деле? Сможете провести занятие? — Фаязов повернул ко мне намыленное лицо. Черные глаза его блестели.
— Смогу. Я же не политическое училище кончал, а кавалерийское.
— Ну-у-у? Кавалерийское? — удивился Фаязов. — Так это хорошо! То-то я вижу, вы крепко держитесь на лошади.
— Как же. Командир кавалерии.
— Слушай, командир кавалерии, а почему ты пошел на политработу?