— У них одна болезнь — плохое питание, — печально сказала Иранак. Она постарела, сникла, но все-таки старалась держаться молодцом.
Назик спросила:
— Как там мой Фаязов? Кто его кормит?
— Повар беспокоится. Каждый день дает тарелку супу и двести граммов хлеба, — сказал я.
В медпункте нас встретила Савсан, молчаливая, похудевшая. В этой еще недавно уютной кибитке тоже весь пол был устлан больными. Савсан перебралась сюда жить и уже не ходила, как раньше, ловить рыбу.
Из очередного похода по горам вернулись два охотника. Они ничего не принесли.
— Зачем ходить? Какая польза? — ворчали они. — Второй день лазим по Соленой сопке… Ничего нет.
Сидевшие вокруг жестяной печки, установленной посреди кибитки-штаба, сочувствовали им, поили чаем. Здесь был и Айдар. Изредка в последнее время он стал захаживать в кибитку правления. Но по-прежнему был угрюм и ни с кем не разговаривал.
Назаршо только что вернулся из кибитки, где умер от голода старый дехканин. Председатель был потрясен этим несчастьем. Первая смерть в кишлаке!.. Узнав, что охотники вернулись ни с чем, Назаршо угрюмо взглянул на них, и вдруг все то, что накипело у него на сердце, прорвалось и хлынуло наружу, как горячая лава из кратера вулкана.
— А почему вы пришли с пустыми руками? — закричал он. — Да потому, что ходили все только на Соленую сопку. Разве нет других мест? Распугали всю дичь и думаете, она будет дожидаться вас?
И вдруг Айдар встал, молча взял ружье и вышел из кибитки.
Он вернулся в кишлак через день. Сгибаясь, он тащил на плечах огромного архара. Окровавленная голова зверя волочилась по земле. Возле сельсовета Айдар сбросил свою ношу.
Из ближних кибиток сбежались дехкане посмотреть на добычу охотника.
— Где же ты его добыл? — спросил Назаршо.
— На Соленой сопке, — коротко ответил Айдар.
Я видел, как засияли глаза Савсан, какой гордостью за Айдара вспыхнули они. А сам Айдар, казалось, равнодушный к общему восторгу, не слыша похвал, молча побрел в свою кибитку.
Умирают люди
Как изменился наш кишлак Рын! Будто осиротел. Раньше, бывало, подходишь к нему — любо посмотреть. Из каждой кибитки вьется веселый дымок, ходят люди, звенят голоса детей, крутится колесо мельницы, где-то слышится лай собак, где-то горланит петух. А сейчас все замерло, затихло.
Мне сегодня дежурить «по штабу» в кишлаке и заодно надо из склада заставы доставить мешок муки.
Спешу. Под копытами навьюченной лошади громко скрипит снег. Мороз пощипывает щеки.
В холодной кибитке-штабе около маленькой жестяной печи сидит Савсан. Она мелко ломает тоненькие прутики и бросает их в слабо мерцающий огонь. Савсан пришла получить продукты для медпункта и ждала Назаршо.
— Чего ты так поздно, Петр-ака? — спрашивает она устало.
Лицо Савсан заострилось, стало восково-бледным, как у старухи, отчего глаза кажутся неестественно большими, скорбными.
— Савсан, ты ужасно выглядишь, — говорю я с тревогой.
— А ты? — Она проводит пальцами по моей щеке. — Одни кости.
Во второй половине кибитки, где находилось правление колхоза, стоял тандыр, в котором пекли лепешки. Его сложили недавно. Раньше через день, потом через два, а теперь через каждые три дня отец Савсан, Худоназар, выпекал здесь лепешки для всего кишлака. По одной на семью. Этот скудный паек, установленный Вахидом и Назаршо, еле-еле поддерживал жизнь людей.
Пришел Худоназар. Высокий, тощий, сутулый. Он стоял в длинном темном халате, который висел на его сухих плечах, как на палке. Худоназар достал ветку и неторопливо стал сметать с тандыра пыль. Савсан захлопотала около отца. Она принесла хворосту, соломы, разожгла очаг. Я придвинул поближе мешок. Старик вытянул костлявые коричневые, иссеченные морщинами руки. Он грел их над огнем.
Пришли Назаршо и Вахид. Савсан получила продукты и ушла на медпункт.
Вокруг очага начали собираться мальчишки. Худоназар замесил тесто и поставил жестяной таз около очага. Он скатал в комок кусок теста, неторопливо расплющил и, когда тесто приняло форму лепешки, ловким движением прилепил его к горячей стенке тандыра. Дети следили за каждым движением старика жадными глазами. Впереди стояли самые маленькие, сзади — побольше.
Стали сходиться комсомольцы. Они должны были получить лепешки и разнести их по кибиткам.