В этот день нам удалось прорыть траншеи в двух насыпях, и люди утомились не так сильно, как вчера.
Работали мы с остервенением. Однако силы уже многих начали оставлять. Вяло махал лопатой Хамид. Даже Вахид и сильный Прищепа шатались, словно пьяные. Только Кравцов и Айдар еще держались крепко и бодрились.
Я тоже копал и копал. Лопата была тяжелой, словно вся целиком сделана из чугуна. Но я все-таки копал, преодолевая непомерную усталость.
— А что, если и ночью работать? — неожиданно спросил Кравцов.
Но усталость все-таки взяла свое. Сам Кравцов сдал первым.
— Фу ты! — воскликнул он, словно удивляясь. — Устал ведь!..
— Давайте-ка, друзья, и правда отдохнем, — решил я.
Снова наступила ночь. Черным одеялом укутала ущелье. В темноте пофыркивали кони. Они сбились возле нашей очередной пещеры, тесно прижавшись друг к другу, положив голову на шею один другому.
Я вспоминаю сейчас те жестокие дни, как кошмарный сон. Порою мне кажется, что ничего этого на самом деле не было, не могло быть, потому что человек не может выдержать такой страшной нагрузки. И, когда все-таки я сознаю, что все это было, меня охватывает чувство безграничной гордости за человека, за его силу, за то упорство и ту настойчивость, которые присущи только человеку, и ни одному другому живому существу.
И еще, вспоминая те дни, я жалею, что тогда не было у нас ни самолетов, ни вертолетов, ни радиостанций — всего того, чем богата теперь наша страна. На любом, даже самом маленьком вертолете можно было бы доставить в Рын продукты из Хорога. И не было бы пережито столько горя, не было бы стольких болезней, смертей…
Лишь на пятый день мы пробились через ущелье к перевалу.
Тропа поднималась все выше и выше. Мы ехали сначала над огромным обрывом.
Потом тропа спустилась на самую кромку обрыва и вилась по ней. Опасно! Мы спешились и повели коней в поводу. Впереди показалась двуглавая вершина перевала. Она рыжим гранитным плечом нависла над обрывом. По карнизу этого плеча, огибая его, шла тропа. Она была покрыта тонким стеклом льда.
Я остановил колонну. Подошел Айдар и молча потрогал носком валенка лед. Кравцов принес лопаты, и мы втроем стали скалывать ледяную корку.
Тропа побелела, осыпанная крошевом льда. Мы с Кравцовым по одному проводили коней, потом я дал команду переходить людям. На повороте покачнулся и сел на тропу Ашур. Его поднял Кравцов и осторожно повел под руку. Остальные прошли благополучно.
Мы двигались медленно. Каждый километр давался с трудом. Сил с каждым днем оставалось все меньше и меньше. Сколько мы преодолели обвалов, опасных мест, спусков и подъемов, трудно сказать… Изнуренные походом, люди еле держались на ногах. А тут еще почти все время приходилось вести в поводу коней — снег был глубокий. Люди падали и тут же засыпали. Моей главной заботой было подымать тех, кто ослабел, подбадривать, помогать им идти вперед. Айдару, как самому сильному, я приказал замкнуть колонну и помогать отстающим; мы с Кравцовым пробивали тропу.
Наконец мы добрались до Хорога.
Усталые лица Вахида, Кравцова, Прищепы, Айдара светились непередаваемой радостью.
— Я сказал, что мы будем в Хороге, — тихо проговорил Кравцов.
На другой день был готов к отправлению караван с хлебом. Но люди так обессилели, что я решил дать им отдохнуть несколько дней.
Возвращение
Ранним утром на третий день мы выехали из Хорога в обратный путь. Проложенную нашим караваном тропу еще не занесло снегом. Двигаться нам было значительно легче. Только в нескольких местах новые обвалы завалили нашу траншею. Но сил у нас теперь было столько, что работа по прокладке нового тоннеля казалась сущим пустяком.
— Братцы! Мы везем муку! Долой голод! Да здравствует жизнь! — торжествовал Кравцов.
Да, было чему радоваться! Было чем гордиться! Ведь никто раньше и не думал, что можно от кишлака Рын зимой, по такому опасному пути добраться до Хорога. А мы добрались!
На обратном пути тоже не обошлось без происшествий.
Мир-Мухамедов вел три навьюченные лошади, которые были связаны между собой поводьями. На подъеме тропы он сбил камень, который покатился под ноги передней лошади. Она испугалась, поднялась на дыбы и полетела в пропасть, потянув за собою остальных двух. Обрыв был пологий, но такой глубокий, что лежащие на дне лошади казались совсем маленькими.
Наклонившись, все с тревогой смотрели на дно ущелья, по которому, грохоча, катилась река.