— Вот так заправка!
Все дружно захохотали, а я покраснел до ушей.
— Первый боец на заставе, — с насмешливым уважением произнес высокий плечистый ефрейтор. — На нашей заставе таких разболтанных еще не было, — добавил он, и все снова засмеялись.
Я смутился еще больше.
В тот день нам показали памятник бывшему начальнику заставы Грачеву и героям-пограничникам, павшим смертью храбрых в борьбе с басмачами. Мы стояли вокруг высокого белого обелиска, обнесенного деревянной изгородью, и затаив дыхание слушали рассказ сержанта Путилина о бессмертном подвиге наших предшественников…
Через день ефрейтор Громов вез солдатам на пост продукты и взял меня с собой. Я ехал на вороном коне, которого звали Арсеналом.
— Только вы и этого коня не покалечьте, — назидательно и чуточку, как мне показалось, насмешливо сказал ефрейтор.
Мы ехали по узкой тропе над огромной пропастью. Взглянул я вниз — и дух захватило. Быстро соскочил с седла. А Громов едет впереди как ни в чем не бывало. Я ступаю по тропе в таком смятении, что даже забываю совет капитана Налетова: держать повод в той руке, которая обращена к обрыву.
— Вы чего слезли? — удивился ефрейтор, заметив, что я веду лошадей в поводу. — Эти места мы верхом проезжаем. Следите за мной: где опасно, я буду сходить.
— Я не могу верхом, голова кружится.
— А вы не смотрите вниз.
Я снова взобрался на лошадь и, стиснув зубы, сказал сам себе: «Я должен ехать… Я ведь не трус… Стыд какой, он едет, а я веду свою лошадь в поводу. Узнают солдаты — засмеют».
Думаю я об этом, а сам держусь обеими руками за луку седла и смотрю на гриву коня, чтобы случайно не взглянуть вниз. Но около самой гривы — голубая полоска реки. Она так далеко, что меня мутит, и я, как мешок, сползаю под ноги лошади. На мое счастье, она не отскочила в сторону, а спокойно остановилась. Иначе вместе полетели бы в пропасть.
Ефрейтор не заметил моего испуга, и я мысленно этому обрадовался.
Мы стали спускаться по тропе вниз. Громов остановился, поджидая меня.
— Вот и Чертов мост, — дружелюбно сообщил он.
Мы стояли над узкой расщелиной, через которую переброшен довольно хороший дощатый мост. Расщелина представляет две гладкие каменные стены, уходящие на большую глубину. На дне этой узкой каменной впадины, поблескивая серебристыми волнами, клокочет стремительный поток. Оттуда веет холодом.
Я поднял голову. Вверх уходят две параллельные скалы. Снизу от моста круто вьется по одной из них узкая тропа, напоминающая длинную, сделанную из каменных плит лестницу.
— Ты чего смотришь с таким испугом? — спросил Громов и улыбнулся.
— Какие горы! Посмотришь — страх берет!
— Ничего, привыкнешь. Я тоже вначале страху натерпелся, даже хотел проситься на другую заставу, но со временем привык. Потом сам над собой смеялся. Правду говорят: «У страха глаза велики».
Это неожиданное признание меня обрадовало. Я с благодарностью посмотрел на ефрейтора.
— А как же здесь нарушителей ловить? Заберутся в эти скалы… Разве их найдешь?
— Вы думаете, пограничники не могут лазить по скалам? — спросил ефрейтор. — Какие же это солдаты, если лучше вражеских лазутчиков по горам ходить не научатся?
— А ночью?
— И ночью. В любое время суток охраняется граница и задерживаются нарушители.
Громов перевел лошадь через мост и остановился.
— Этот подъем очень опасный. — Он показал на выдолбленную в скале тропу. — Лошадь поднимается по ступенькам небольшими прыжками. Надо следить за ней и идти быстро, чтобы она не наступила вам на ногу или не сбила вас. Повод держите покороче и, если она будет падать, поддерживайте ее. Ясно?
— Понятно, — ответил я.
Лошадь запрыгала, гулко стуча подковами. Я весь напрягся. Испуганно поглядываю на лошадь и поражаюсь, как она натренирована: взбирается по камням, будто коза, и даже не споткнется.
Особенно опасно на поворотах. Далеко внизу видна река. Ты как бы висишь над ней. Захватывает дыхание. Я усиленно дергаю лошадь за поводья и не помогаю, а мешаю ей. Вот, кажется, оступится лошадь, и не успеешь глазом моргнуть, как вместе с нею полетишь вниз.
Порой меня охватывает такой страх, что темнеет в глазах и тело покрывается испариной.
Мы выходим на широкую тропу. Я чувствую себя так, словно гора с плеч свалилась, радуюсь, что иду по ровной земле, на сердце легко. Но это временная радость. Успокоившись, я вновь начинаю думать о горах, о том, как буду здесь охранять границу. И наплывают тяжелые мысли.