— Брось, старшина, завтра найдем, — посмеиваясь, заметил Максимов.
Старшина не ответил. Он еще больше сжался и продолжал искать. Я подошел к нему. Прищепа поднялся — потный, посрамленный, с поблекшим лицом — и прогудел:
— Нема!
— Вот же, — показал я.
— Тьфу! Я тут сто раз дывывся, — сокрушенно развел руками Прищепа.
Дежурный сообщил, что меня срочно вызывает начальник заставы. Я поспешил в канцелярию. За столом брился Фаязов. На столе стояли жестяная кружка, мыльница, помазок. На ящике, который служил сейфом, лежали гимнастерка и ремень. Начальник заставы был в майке, обнажавшей полные, округлые плечи, крепкие руки и широкую волосатую грудь.
— А-а, комиссар?! — Фаязов резко поднялся. Губы его зло подрагивали.
Я понял, что будет буря.
— Не комиссар, а политрук, — поправил я. — И ничего здесь нет смешного.
Глаза Фаязова прищурились.
— Я не смеюсь… Но я не позволю отменять мои приказы! — Он стукнул кулаком по столу.
— Смотря какие.
— Что?! Любые! — Фаязов был вне себя. — Кто здесь начальник? Кто командует заставой?
— Вы, — мягко сказал я. — Но отменять неправильные приказы буду я. Меня для этого сюда прислали.
Фаязов бросил бритву и, опираясь руками на стол, сильно подался вперед.
— Отменять?! — закричал он. — Кто тебе это позволил?
— Партия!
— Я тоже коммунист! — крикнул он.
— Поэтому я думаю, что мы, как коммунисты, найдем общий язык.
Фаязов так взглянул на меня, что я понял: примирения не будет.
Я присел на скамейку. В канцелярии был только один стул, на котором сидел начальник.
— Ты думаешь, что если я таджик, то за мною надо следить? — спросил Фаязов.
— Нет. Я так не думаю.
Фаязов молчал. В недобрых, сжатых с силой губах застыло упорство. Такого нелегко поколебать. Предстояла тяжелая борьба.
Савсан
В воскресенье мы с Максимовым отправились на охоту. Вволю полазили по горам, и к полудню нам удалось подстрелить двух архаров. Мы потащили их на заставу. Спускаясь по отлогому скату, заметили на вершине горы еще одно стадо архаров. Козлы брели среди камней. Архары были довольно далеко. Я выстрелил, чтобы попугать их, и убил одного. Максимов полез за ним, а я, присев на камень, закурил.
— Салом-алейкум! — послышался веселый голос.
С горы спускался пожилой дехканин в расстегнутой серой рубахе, поношенных черных брюках, с охотничьим ружьем на плече. Он был небольшого роста, худощавый, с приятным лицом, с черной, коротко остриженной бородой, в которой серебрилась седина. Улыбался он с таким радушием, словно давно был со мною знаком.
— Салом-алейкум, — ответил я. — На охоту ходили?
— Мало-мало стреляй. Плох будет — мимо. Архар далеко, — сказал он и добродушно улыбнулся. Из-под усов блеснули ровные белые зубы. Держался он свободно и дружески, только иногда добрые глаза его хитровато посматривали на мой маузер.
— Далеко живете, ака? — спросил я.
— Не знаете? Кишлак Рын. Застава недалеко будет. Сары-Сая вся застава знает, — с гордостью сказал он.
Сары-Сай с явным любопытством осмотрел тощих, маленьких архаров, убитых нами, и ничего не сказал, а когда Максимов бросил у наших ног огромного архара, дехканин солидно кивнул головой.
— О, большая! Корош! — Сары-Сай уверенным движением опытного охотника поднял козла за витые рога. — Корош!
Я знал восточный обычай: дарить вещь, которую похвалили.
— Это вам подарок, Сары-Сай, — сказал я, — в знак нашего знакомства.
Дехканин недоумевающе взглянул на меня, очевидно не веря своим ушам. Потом радостно улыбнулся.
— Рахмат! Рахмат! — прижав руки к груди, благодарил он.
Мы взвалили каждый своего архара на плечи, спустились в ущелье и вскоре вышли на дорогу. Хотя козлы были и небольшие, однако нести их оказалось нелегко. К счастью, нас нагнали два красноармейца, который возвращались из наряда. Они переложили архаров на коней.
Около кишлака, близ которого стояла наша застава, Сары-Сай взял своего архара и сказал мне:
— Начальник, идем кибитка? Чай пьем, мало-мало говорим.
Местный обычай гласит: если тебя зовут в гости, обязательно иди, иначе обидишь человека. И я пошел. Максимова я отпустил на заставу.