Влах не наврал. Как только они поднялись из низины, где тек ручей, глазам вновь открылась речушка, уже вышедшая из плена скал, а на ее берегах раскинулся городок, больше похожий на большое село. Ровно такой же, с заплатками темно-рыжих и светло-серых крыш, лежал по правую руку, и еще два, уже вдоль другой реки, тоже спускавшейся с горного перевала, - слева. Ни один из них не был похож на Фугрешмаркт, нигде не было ни замка, ни широкой реки Олт, ничего, кроме церковных крестов впереди и наезженной дороги прямо под ними.
- Однако, - озадаченно пробормотал Лисица, и Диджле повернулся к нему. Он полной грудью вдыхал свежий воздух: поля и человеческое жилье после недель, проведенных в лесу, казались чудом. – Похоже, я дал хорошего крюка, а для этих влахов любая деревня больше десяти дворов уже город. Чертов венгр. Как ты полагаешь, друг, не разбегутся ли от твоего вида с криком, если мы зайдем в деревню подкрепиться? Хорошо бы там еще говорили на человеческом языке. Но если не накормят, то можно хоть умыться и напиться у колодца.
Он указал на ближайшее село, и Диджле согласно кивнул. Он был готов идти куда угодно вместе с названным братом, хоть в деревню, хоть на край света.
Над дорогой поднимался жар, и кузнечики стрекотали в траве, перебивая друг друга. От запаха полевых цветов кружилась голова, солнце жарило в спину, и Лисица пожалел о лесной прохладе, оставшейся позади. Тропа под их ногами вильнула, раздвоилась и неожиданно стала шире; здесь уже виднелись старые следы от тележных колес. После перекрестка, на котором стоял камень с полузасохшим венком из ромашек сверху, идти стало легче. Первым они встретили крестьянина, погонявшего осла. Лисица окликнул его, но человек, как только их увидел, без слов повалился на колени. Осел меланхолично принялся жевать траву, отгоняя хвостом мух, и долго провожал их взглядом, когда Лисица отчаялся успокоить перепуганного влаха, и они с османом пошли дальше.
В селе было тихо и прохладно – речушек и ручейков здесь было много, и приземистые домики терялись в зелени за изгородями из кривых жердей. Церковь стояла на возвышении, и Лисица повел Диджле туда; на священника и его знание немецкого оставалась вся надежда. Осман немного оробел: ступал осторожно, часто оглядывался – будто ждал, что сейчас к ним выбегут с кольями, но никого не было видно; лишь один раз в окне близлежащего дома показалась чья-то черноволосая голова, открыла рот и сейчас же скрылась.
На пороге каменной, когда-то белой, а теперь закопченной церкви стоял носатый священник в черных одеяниях. Он исподлобья глядел на Лисицу, скрестив руки на груди, и седая борода с венчиком темных волос под нижней губой закрывала ему шею.
- День добрый, - окликнул его Лисица и остановился. Диджле послушно остановился чуть позади и заложил большие пальцы за кушак. – Говоришь ли ты по-немецки?
Лицо у священника не изменилось, и вместо ответа он задал какой-то вопрос по-влашски, указывая на османа.
- Не понимаю, - развел руками Лисица. Он был здорово раздосадован – видно, здесь совсем были глухие места, если по-немецки мог говорить один из десяти и то, если повезет. Без особой надежды он спросил: - Фэгэраш?
На этот раз священник его понял. Он указал на север, а потом показал один палец. Лисица с тоской взглянул на него. Час ли, день ли или, может быть, еще неделю идти до Фугрешмаркта? Радовало одно – название города священник знал. За церковью на другом берегу реки белели развалины монастыря, и среди тонких деревьев видно было, как кто-то копается на монастырском огороде. На реке скрипела водяная мельница, и хоть эти привычные звуки немного радовали Лисицу.
- Пошли, - коротко обронил он Диджле, кивая на север, и поднял руку в знак прощания. Священник не сдвинулся с места, по-прежнему буравя их взглядом. Кажется, он тоже их боялся, как и все влахи.