Она открыла глаза и ничего не помнила. Серый свет лился в комнату, её губы слиплись. Голова раскалывалась, низ живот болел, ей срочно нужно было пописать. Она смогла встать и добраться до ванной.
Сидя на унитазе и сливая с себя лишнее, она вспомнила. Она посмотрела вниз, туда, где моча выливалась из неё неровным потоком, и попыталась представить, как выглядело то, что было внутри неё. Не получилось. Перед глазами пронеслась иллюстрация из школьного курса биологии.
Это не правда. Я урод.
Она наклонилась к раковине, открыла кран, привстала и начала пить. Вода вернула её к реальности. Она прилипла к крану и пила до тех пор, пока в животе не стало холодно. Когда она выпрямилась и вышла на кухню, вода начала приобретать ту же температуру, что и остальное её тело. Контуры в глазах вновь расплылись. Она села на стул, продумала: вот кофемашина, вот журнальная стойка, вот часы. Сейчас пятнадцать минут двенадцатого. Вот коробка со спичками. Всё это реально. Я реальна тоже.
Она достала две таблетки обезболивающего из ящика с аптечкой, проглотила их, запив большим глотком холодной воды из стакана в её руке - такого жёсткого и круглого.
Пятнадцать минут двенадцатого!
На секунду она запаниковала, думая, что опоздала на работу. Затем вспомнила, что она на больничном. Вернулась в спальню и выглянула в окно. Белая машина исчезла. Она легла на кровать и час смотрела в потолок.
Ей казалось, что она всё поняла. Но нужно было знать наверняка.
В пятнадцать минут второго она уже стояла на остановке, ожидая автобус в Норртелье.
Отца в комнате не оказалось. Она спросила у кого-то из персонала, ей ответили, что он в комнате отдыха. Взгляд ассистента упал на её ноги, как будто он боялся, что она занесёт грязь. Выглядела она без сомнения дерьмово.
Он был один в комнате, сидел на кресле-каталке у окна. Поначалу она подумала, что отец спит, но когда обошла с другой стороны, заметила, что его глаза открыты и смотрят на немногочисленные сосны за стеклом. Выражение его лица быстро сменилось на улыбку.
"Привет, дорогая. Ещё один внезапный визит!"
"Привет, пап".
Она подвинула стул и села рядом с ним.
"Как твои дела?", спросил он.
"Не очень".
"Да, это я вижу".
Они посидели немного молча, глядя друг на друга. Глаза отца приобрели уже прозрачность пожилого возраста. Ясность и мудрость всё ещё жили в них, но в каком-то размытом, подобном синей воде, виде. Глаза её матери были карими, так что она никогда об этом не думала. Но задумалась теперь.
"Пап", сказала она. "Откуда я взялась?"
Его взгляд вернулся к соснам. Чуть погодя он ответил, не глядя на неё: "Предполагаю, нет смысла...", он нахмурился. "Как ты узнала?"
"Какая разница?"
Обратно к соснам. Не смотря на то, что он был прикован к креслу-каталке, а его руки, столь умелые когда-то, теперь не смогли бы и муху отогнать, Тина не придавала значению его возрасту. Но сейчас увидела. Или может быть, старость взяла своё именно в данный момент.
"Я всегда любил тебя", сказал он. "Любил как свою дочь. Ты и есть моя дочь, надеюсь, ты это понимаешь".
Ком в её животе начал нарастать. Чувство было похоже на то, когда Воре достал коробку. Тот момент перед тем как открылась задвижка. Она думала, отца придётся уговаривать, не рассчитывала, что они так быстро подойдёт к сути. Но возможно он был готов уже с того дня, как она спросила о шраме. А возможно - уже много лет. Может быть даже тогда, когда он... принял её.
"Как я вижу, сок ты не принесла", сказал он.
"Нет. Я забыла".
"Ты же будешь заходить ко мне и дальше?"
Она положила ладонь на его руку, потом на щёку и подержала так несколько секунд. "Пап. Это я должна бояться, а не ты. А теперь расскажи мне".
Он едва заметно прильнул щекой к её ладони. Затем выпрямился и сказал: "Мы с твоей матерью не могли иметь детей. Мы пытались много лет, но ничего не получалось. Не знаю, задумывалась ли ты об этом... в общем, нам было лет на десять-пятнадцать больше, чем родителям твоих друзей. Мы подали заявку на усыновление за три года до того, как... как они нашли тебя".
"Что значит - нашли?"
"Тебе было два года. Тогда они нашли эту пару в чаще леса. Всего пять километров вглубь леса от того места, где жили мы. Где ты живёшь теперь.
Думаю, люди знали, что они живут там, но только когда стало известно о ребёнке... были предприняты меры".
Он закрыл рот, открыл вновь с вязким звуком. "Налей мне воды, пожалуйста".
Тина встала, подошла к крану, наполнила водой чашку для кормления -
в чаще леса
- вернулась и дала её отцу. Она понаблюдала, как он пьёт, маленькими-маленькими глотками, едва двигая морщинистой шеей. Он был худым сейчас, но и в лучшие свои дни был стройным, как и её мать. Она видела фотографии бабушки и дедушки со стороны их обоих...
Она вздрогнула. Немного воды пролилось отцу на подбородок, закапало на грудь.
Всё уходит, подумала она. Бабушка и дедушка с отцовской линии, с материнской. Дом их семьи. Альбом с чёрно-белыми фотографиями, вся линия, тянувшаяся сквозь время, теперь исчезла. Он не принадлежал ей. Высокие, сильные люди на полях, у своих домов, на пляже. Необычная фермерская семья. К которой конечно она не принадлежала.
"Шаги...", услышала она собственный голос.
"Да", сказал отец. "Не знаю, что именно ты хочешь услышать, но это был серьёзный случай... безответственности, я бы так сказал. Ты ползала по земле без какой-либо одежды, хотя был уже октябрь, и у них даже не было еды. Ни электричества, ни воды, ты даже говорить не умела. У них даже не было дома, это был скорее шалаш. Одни только стены. Они разводили огонь на земле. Так что ты была... изъята. И в конце концов попала к нам.
На её глаза навернулись слёзы. Она смахнула их, закрыла рот рукой и уставилась в окно.
"Моя милая девочка", сказал отец голосом без выражения. "Я не могу до тебя дотронуться, а ведь должен был бы сейчас".
Тина не шевельнулась.
"А мои родители? Что с ними случилось?"
"Я не знаю".
Она поймала его глаза. Не стала отводить взгляд. Отец глубоко вздохнул. "Они оказались в психиатрической клинике. И умерли. Оба. Очень быстро".
"Их убили".
От жёсткости её ответа отец вздрогнул. Его лицо прибавило в возрасте. "Да", сказал он. "Наверное, можно это расценивать и так. По крайней мере, я так думаю теперь". Его глаза с мольбой искали её. "Мы сделали так, как считали лучше. Это не мы решили, что тебя нужно взять под опеку. Мы просто приняли тебя... как своего ребёнка. Когда всё уже произошло".
Тина кивнула и поднялась на ноги. "Я понимаю", сказала она.
"Правда?"
"Нет. Но возможно пойму". Она посмотрела на него свысока, сидящего на кресле-каталке. "Как меня зовут", спросила она. "Они дали мне имя?"
Голос отца был настолько слаб, что ей показалось, что он сказал "Ева". Она наклонилась к его устам. "Как ты сказал?"
"Рева. Они называли тебя Рева. Я не знаю, имя ли это или просто... но они так говорили".
"Рева".
"Да".
Рева. Воре.
Он вглядывалась в окна, сидя в автобусе из Норртелье. Туда, за изгородь, вглубь леса. Значимость строя одинаковых деревьев возросла. Она всегда думала, что принадлежит лесу. Теперь она знала, что это так.
Рева.
Кричали ли они её имя, когда были заперты в белых комнатах?