Она представила клетки с обитыми стенами, тяжёлые железные двери с отверстиями для осмотра. Представила, как её мама и папа бьются об стены, криками умоляют выпустить их обратно в лес, вернуть им дитя. Но вокруг лишь непоколебимые, закрытые лица персонала психушки. И ни капельки зелёного, никаких растений.
Без одежды, хотя был уже октябрь, и у них даже не было еды.
Ей никогда не требовалось много еды, а ещё она не любило то, что предлагают в ресторанах и кафе. Ей нравились моллюски, суши. Сырая рыба. И никогда она не замерзала, какой бы низкой ни была температура.
Они безусловно знали, как ухаживать за собственным ребёнком. Но начало шестидесятых, попытка социальной инженерии - улыбающейся матери в цветочных фартуках, годы рекордов, стройка, известная как Проект Миллениум. Огонь на земле и пустота в кладовке, если у них вообще была кладовка. Такое не разрешалось.
Тина слышала, что людей стерилизовали аж до семидесятых. То же самое случилось с её родителями?
Психиатрическая клиника.
Она не могла выбросить из головы картинку белых комнаток, своих родителей, запертых каждый в своей камере, кричащих до хрипоты, пока они не умерли от горя. Она попыталась убедить себя, что, может, это было к лучшему. Что иначе их безответственность могла стоить ей жизни. Но она ведь пережила как минимум одну зиму, разве не так? Самую тяжёлую зиму, первую зиму для младенца. И это они помогли ей в этом.
В глазах расплывались от слёз силуэты хвойных деревьев, что росли по обочинам дороги, за оградой. Проволочной оградой, удерживающей в стороне дикую жизнь.
Держите лес подальше от нас. Приручите его. Оградите его.
Воре. Сколько он знает об этом? Всегда ли он знал, кем является, или тоже пережил тот момент, когда реальность свалилась на него, и ему пришлось переосмыслить всю свою жизнь?
Она вытерла слёзы кулаками, упёрлась лбом в стекло и провожала лес взглядом.
Коттедж был пуст. Мебель конечно была на месте, но его чемодан, инкубатор, камера, бинокли и книги исчезли. Она переложила полотенца на верхнюю полку в шкафу. Картонная коробка тоже исчезла.
Он покинул её даже не попрощавшись.
Нет. Блокнот остался на столе. Она подняла его, что бы проверить, нет ли под ним записки. Не найдя ничего, пролистала сам блокнот. Он открылся на середине, обнаружив небольшую стопку фотографий. Она посмотрела на верхнюю. На фото был... хиисит.
Она осмотрела каждую страницу блокнота, думая, что он мог оставить послание. Ничего. Только список дат, нечитабельные подписи. Она села за стол и попыталась расшифровать их. Они были ужаснее рецепта врача, казалось, что их сделал кто-то, кто лишь притворялся, что умеет писать.
Через некоторое время она смогла разобрать некоторые буквы, а через них - догадаться о значении других. Прошло почти два часа, прежде чем она получила более-менее понятный алфавит и смогла соединить буквы, получая слова:
0730 мужчина выходит
0812 окно открыто
0922 почта
1003 посуда. Сон?
1028 на улице. Уборка листьев.
1107 проснулась?
Она перевернула на другие дни, нашла то же повторяющееся расписание. Закрыла блокнот, протёрла глаза, выглянула в окно. И увидела то, от чего её сердце задрожало.
Нет...
Он взяла фотографии, вгляделась в них, одна за другой. Поначалу она думала, что на них хиисит, но на поздних фото заметны были державшие его руки. А на последней была женщина.
Элизабет.
Она стояла на кухне у Тины, держала своё дитя, на лице - сияющая, слегка натянутая улыбка. Ребёнок был идентичен тому, что лежал в колыбели из полотенец в картонной коробке. Тому ребёнку, который ребёнком вовсе не был. Ребёнку, который был хииситом, которому -
можно придать форму
- которого можно сделать копией чего угодно. Нужно лишь то, с чего срисовывать, модель. Фото, например.
Тины вновь выглянула в окно, увидела соседский дом. Коттедж был отличным местом, чтобы за ними шпионить. Если иметь пару биноклей, записывать их перемещения...
Зачем они тебе?
Разве не знаешь?
Теперь она знала.
Внезапно она отклонилась назад и расхохоталась. Грубым, жутким смехом, что питался из того же источника, что и гнев, плач. Она смеялась и кричала. Всё было так просто, так очевидно. Единственное, что мешало всё увидеть - это то, что всё было у неё перед носом.
Она шлёпнула ладонями по голове.
"Идиотка!", визжала она. "Идиотка! Да ведь каждый человек знает, что мы делаем!". Она вновь расхохоталась, задыхаясь. "Мы подбрасываем детей! Мы крадём их детей и кладём на их место своих!"
Она не хотела этого делать, но не могла иначе.
У соседского дома была припаркована незнакомая машина. Тёмно-синий Вольво-740 с таким же зловещим видом, как у полицейской машины, или у похоронной.
Она постучала в парадную дверь. Никто не вышел, и она слегка толкнула её и позвала "есть кто дома?". Из гостиной появилась Элизабет. Она сама была похожа на хиисита: лицо серое и пустое, тело какое-то бездушное и тяжёлое.
"Что случилось?", спросила Тина.
Элизабет лишь кивнула в сторону комнаты и ушла обратно. Тина зашла, сняла обувь. Она ощутила ступнями лоскутный ковёр. Она была обманом во плоти, последней из племени, предателем. И всем этим она стала всего за несколько часов.
Гёран сидел на диване, негромко разговаривая с мужчиной, видимо доктором. Элизабет села в кресло и безучастно уставилась вникуда. Детская кроватка стояла рядом, Элизабет держалась рукой за её решётку. Тина подошла поближе.
Внутри лежал голый ребёнок, без подгузника и одеяла. Похоже, врач только что его осматривал. Теперь, когда он лежал посреди атрибутов детства, Тина заметила, насколько неживым он казался. Хиисит. Кожа была подобной воску, ни мягкая, ни тёплая, бескровная. Лицо было неподвижно, замкнуто, лишь губы чуть двигались. К счастью, глаза были закрыты. Она задумалась, видела ли Элизабет белые глаза. Наверняка да.
"Я...", произнесла Элизабет мёртвенным голосом. "Я просто вышла к почтовому ящику достать почту, а когда вернулась..."
Слабой рукой она махнула на ребёнка. Тина подошла к другой стороне кроватки и склонилась над ней. Дитя лежало на боку. Даже несмотря на приглушённый свет в комнате, как будто они дежурили у тела покойника, она чётко различала небольшой отросток, начавший расти в нижней части спины. Хвост.
Воре не рассказывал об этом, но Тина догадалась (и догадка подтверждалась подчёркнуто нейтральному выражению лица врача), что хииситы не живут долго. Не так долго, чтобы успеть вырасти в мире людей.
Людей, которые не верили в троллей. А если и наталкивались на них, то запирали в психушки, ампутировали им хвосты, стерилизовали их и принуждали учить человеческий язык. Пытались забыть, что такие существа вообще существовали.
Пока мы не приходили и не забирали ваших детей.
Она прошептала пару фраз соболезнования (голос скрежетал как ржавое железо) и покинула дом. Но покинула не только строение, но и что-то ещё. Она зашла в коттедж, забралась на кровать и провела в ней несколько часов. Она могла лежать там столько, сколько пожелает. Никто бы не пришёл. Никогда.
Когда воскресным вечером вернулся Роланд, она сказала, что с неё хватит. Он вполне сможет найти другое место для своих псов. Она заперлась в своей комнате и общалась лишь сериями скупых сообщений. Несколько дней прошло, пока она поняла, что действительно хочет этого. И ещё несколько, пока Роланд не собрал свои вещи, не забыв и кое-что её.