Васютин кивнул.
— Знаете, Марина Андреевна, я никогда не думал, что на свете столько хороших людей, — вдруг сказал он.
— Зря, между прочим. Если бы по-другому думал, ничего бы такого с тобой не случилось.
— Вот и лейтенант Столбов меня ругал. Помните, он приходил? Он ведь сам пришел, никто ему не приказывал. И мы с ним так хорошо поговорили… Он тоже очень хороший человек.
— Хороший, я не спорю. Ну все, мне пора.
Марина открыла дверь.
— Он вас очень любит, — сказал Васютин, и Марина застыла на месте. — Я про товарища капитана. Помните, когда уголовники из лагеря сбежали, а вы с лейтенантом Столбовым раненого старика в городскую больницу повезли? Помните?
Марина машинально кивнула и обернулась.
— Товарищ капитан так переживал! — продолжал Васютин. — На себя был не похож. Бросился вас разыскивать… А я как раз хотел ему сказать спасибо — ну за волка, что товарищ капитан не дал ему на меня напасть. А товарищ капитан торопился очень, и я не успел толком… И потом как-то возможности не было. Так что вы ему передайте, ладно?
Испуг, мгновенно скрутивший Марину, медленно отступил, и она заставила себя улыбнуться:
— Я передам.
Выходя из палаты, она столкнулась с замполитом. На Сердюке была форма — в этом его, ослабевшего от поноса, привели в медсанчасть. Сердюк с хрустом надкусывал огромное зеленое яблоко, утирая текущий по подбородку сок.
— До свидания, Марина Андреевна, — сказал он, торопливо дожевывая кусок. — Спасибо, как говорится, за ваш доблестный труд. Скоро увидимся.
— Желательно не здесь, — дежурно отшутилась Марина.
Сердюк замахал рукой: мол, сам не хочу — и, продолжая грызть яблоко, направился к двери.
ГЛАВА 5
На солнечный диск одна за другой наползали плотные серые тучи, и тяжелое, свинцовое небо словно опустилось ниже. Яркие цвета поблекли, тени исчезли, и воздух сгустился, как всегда бывает перед дождем.
Солдаты под командованием Голощекина, растянувшись цепью, шли по тайге. Остановившись в сотне метров от фанзы, среди частого ельника, который надежно укрывал их со всех сторон, они принялись ждать.
Капитан понимал, что дальше отмахиваться от назойливых приставаний Братеева нельзя. Не просто нельзя — опасно. Твердолобый сержант все равно не успокоится и, чего доброго, полезет со своими подозрениями к начальству. А этого Голощекин допустить не мог.
Он точно знал, что товар из фанзы уже забрали. Более того, он знал, когда придет следующая партия. Сегодня было самое время доказать исполнительному сержанту, что он ошибся.
Братеев приник к окулярам бинокля, покрутил юстировочное колесо, настраивая.
Китайская речь — быстрая, мяукающая — раздалась со стороны фанзы неожиданно. Голощекин мысленно выругался. Он тоже вскинул бинокль и, всмотревшись, увидел двух китайцев, подходивших к домику. Переговариваясь на ходу, они тащили большой и, судя по всему, тяжелый ящик.
Идиоты, подумал Голощекин, придурки узкоглазые. Никакой конспирации, прут напролом, будто тут им Шанхай, а не приграничная зона.
— Вот они, товарищ капитан! — не отрываясь от бинокля, возбужденно прошептал Братеев.
— Да вижу, — буркнул Голощекин.
С трудом разворачиваясь в узком дверном проеме, китайцы затаскивали тяжелый ящик внутрь. Он застрял, и мяукающая речь зазвучала громче и раздраженней.
Голощекин медлил. Если он даст им время уйти, сержант заподозрит неладное и насторожится еще больше. Нельзя ждать, нельзя. А с другой стороны…
Китайцы втащили наконец ящик и прикрыли дверь. Голоса их стали тише.
Капитан сделал знак рукой: приготовиться! Выждал немного и дал отмашку: пошли! Короткими перебежками они двинулись вперед. Ельник кончился, и Голощекин показал Рыжееву: заходи справа, Степочкину: заходи слева, Жигулину: оставайся в засаде.
Голоса китайцев вдруг смолкли.
Умаров вопросительно посмотрел на капитана, потом на дверь фанзы. Голощекин отрицательно покачал головой. Прислушался. Наконец махнул рукой и громко крикнул:
— Пошли!
С треском давя сапогами сухие упавшие сучья, солдаты ринулись к фанзе.
Умаров с разбегу вышиб дверь и, вскинув автомат, рявкнул:
— Стоять! Руки вверх!
Следом за Умаровым в фанзу влетел Братеев. Пробитое в противоположной стене окно было распахнуто настежь. Сержант высунулся по пояс и увидел, как китайцы карабкаются вверх по заросшему низким кустарником склону.
— Уходят, гады! — выкрикнул он и метнулся к двери.
— Отставить! — скомандовал Голощекин.
Братеев остановился:
— Но почему, товарищ капитан? — Он с отчаянием посмотрел на Голощекина и сник. — Есть, отставить, — хмуро сказал он.
Сержант понимал, что облажался. Он должен был помнить про это чертово окно, он сам в прошлый раз воспользовался им точно так же.
Голощекин подошел к Братееву, хлопнул его по плечу:
— Чего приуныл, сержант? Черт с ними! Пусть думают, что мы их не разглядели. Они еще вернутся, так что взять их мы всегда успеем. Ящик-то здесь. — Капитан кивнул солдатам: — Открывайте, ребята!
Умаров и Степочкин, подцепив штык-ножами крышку, принялись отдирать ее от ящика.
Про ящик расстроенный неудачей Братеев как-то забыл и теперь с нетерпением смотрел, как вылезают из своих гнезд гвозди, как летит в сторону крышка…
В ящике, плотно уложенные и аккуратно завернутые в полиэтиленовую пленку, лежали серебристые рыбины. Оттолкнув солдат, Братеев схватил одну из рыбин и сорвал прозрачную пленку.
— Ну что, сержант? — Голощекин отобрал у него добычу. — Хорошая рыбка. Хариус. — Он поднес рыбу к лицу, принюхался. — И свежая совсем… Слушай, может, тебе приснилось все, а?
Братеев вытащил другую рыбину и растерянно повертел ее в руках. Никакого порошка. И брюшки целые. Обычная снулая рыба.
— Да нет же, товарищ капитан, — пробормотал он, — там порошок был. Я своими глазами видел… — Он досадливо бросил рыбину обратно в ящик.
Голощекин широко улыбнулся и опять хлопнул Братеева по плечу:
— И на старуху бывает проруха, сержант. А за проявленную бдительность объявляю благодарность. — Он повернулся к солдатам: — Ладно, как говорится, с паршивой овцы чего?
— Хоть шерсти клок, товарищ капитан, — преданно подсказал Степочкин.
— Правильно, — подмигнул ему капитан. — Забирайте рыбу. Отдадите на кухню, там приготовят. — Он вдруг натолкнулся на упрямый взгляд Братеева. — Что, сержант? Чего-нибудь не так?
— Предупредили их, товарищ капитан. Они видели, что я здесь был и по ящикам рылся. А этот — для отвода глаз. Ну зачем им обычный улов в этой фанзе держать? Что, у себя места не хватает?
— Сержант, я понимаю, что лучше перебдеть, чем недобдеть. — Голощекин уже не улыбался. — Осечка вышла. В следующий раз, когда померещится, сплюнь трижды. Вот так, — он смачно сплюнул на пол. — Мы за призраками не гоняемся, ясно?
Особист Ворон сидел в кабинете полковника Борзова и барабанил пальцами по столешнице.
— Что молчишь, Вячеслав Львович? — спросил Борзов.
— Не знаю, с чего начать, — тихо произнес Ворон.
— Мы с тобой, Вячеслав Львович, не первый день знакомы, — мрачно заметил Борзов. — Для разнообразия можешь, конечно, начать с конца, хотя ты прекрасно знаешь, что я предпочитаю с начала.
Ворон бросил на полковника быстрый взгляд и тут же отвел глаза. Дело, по которому он пришел, было достаточно деликатным, но только потому, что в какой-то мере касалось лично Борзова. К полковнику особист не испытывал ни особенной симпатии, ни особенной антипатии — точно так же, как и ко всем остальным. Впрочем, симпатии вообще он не испытывал ни к кому, а о своих антипатиях предпочитал докладывать в других инстанциях. Но не считаться с полковником он не мог, потому демонстрировал сейчас некое замешательство.