Все мои представления о таможне исчерпывались когда-то скудными сведениями о деятельности Чичикова, да помнилась песенка из «Белого солнца пустыни»... Еще видел, как ходят таможенники по складским площадкам, что-то ищут, читают бирки на грузах.
Шел в таможню, наслушавшись рассказов, думал — героическая профессия, овеянная романтикой приключений.
Дудки!
Никакой романтики! Вместо волнительных событий, преследований по скользким от тумана доскам причала, вместо таверн с бренчащим роялем, где мордатые контрабандисты хватаются за сердце или пистолет при виде входящего таможенника, приходится чаще вылавливать... нужную бумажку.
Горы документации — акты, накладные, коносаменты, манифесты, разнарядки. Эвересты разноформатной, разноцветной бумаги! Вместо романтики — цифры, сверки, склады, грузы, перепроверки, ночные досмотры, пыльные или сырые отсеки, копирки, магазинеры, ящики...
Простая у меня была раньше работа. Мужская.
Изучив пространство под румпельным отделением, извозившись до неузнаваемости, выкарабкался из люка, задвинул крышку, как бы ставя точку на досмотре объекта.
К моему неудовольствию, сопровождающего поблизости не было. Молнией сверкнула догадка — перепрятывает контрабанду. Из недосмотренных мест в досмотренные! Может быть, даже золото! То самое!
Я на цыпочках поднялся по трапу, посмотрел влево, вправо.
Сопровождающий стоял у фальшборта и подавал знаки.
Я затаил дыхание. Вот оно! Начинается!
— Привез, Раечка, привез! — крикнул сопровождающий. — Ну, тетеря глухая! Не слышит, — добавил он вполголоса. — И цвет, и размер! — заорал он в бешенстве. — Потерпи, дорогая!
Я выглянул из-за его плеча, увидел разнаряженную Раечку, которая от нетерпения ножкой притопывала — то ли желала поскорее подарок получить, то ли моего сопровождающего.
Я тронул парня за плечо.
— Идем?
Шел за ним и дивился самому себе. Что, собственно говоря, происходит? Почему я, до сего времени не страдавший от отсутствия здравого смысла, стал вдруг видеть в каждом прибывающем из-за границы злоумышленника? На каком основании? Пока, конечно, за полу не хватаю, «держи контрабандиста» не кричу, но — подозреваю!
Шел по коридору мимо распахнутых дверей, встречался взглядом с моряками, и было совестно от того, что, ринувшись на поиски золота, захотел «превзойти и удивить», для коих целей и записал всех в потенциальные контрабандисты. Раз никто, значит, все.
Но кому закричать вслед: «Ату его»? Вон тому крепышу с мускулистым торсом? Этим официанткам, не успевшим снять переднички? Моему сопровождающему, которого так нетерпеливо ждет Раечка?
Ну, хорошо... Если все такие хорошие, если ни один не может попасть под подозрение, то кто же возит золотые монеты?
Пассажиры?
Атмосфера в кают-компании была не очень веселая.
На столе лежала замасленная роба, целлофановый пакет, столбцами желтели монеты.
Золото!
Кобец писал протокол, чмыхая со скоростью сто двадцать раз в минуту. Глаза его сверкали, чего нельзя было сказать о потухшем взоре первого помощника, сидевшего сычом в углу. Первый покачивался на стуле, словно от приступа зубной боли.
— Знал бы, какой мерзавец... своими бы руками...
— Где нашли? — спросил я Кобца.
Он, подобно Цезарю, не отрываясь от письма, отрывисто рассказал:
— На прогулочной. Говорю... сопровождающему... Давай поищем... Да. Я один... Второй... Третий... Всю палубу прошли. Сверток... Что-то в робу замотали. На самом дне... Вынимаю. Есть! Иди сюда!.. Сто штук!
— По курсу сколько?
— Сто штук по рублю, — пошутил Кобец, — это кошмарная сумма получается! Не мешай!
— И просил, и убеждал — «Ребята, не подведите!» Как о стенку горохом! — не выдержал первый. Он встал и, сгорбившись, вышел в коридор.
— Чего он так убивается? — удивился я. — Не у него в каюте ведь нашли.
— Ты, Юра, пойми, — объяснил подошедший Никитин. — Он за идеологическую работу отвечает. За «кабэ» в кадрах по головке не погладят.
— Да разве виноват он, что кто-то из команды занимается контрабандой? Разве можно уследить за сотнями людей?
— Такая у него должность. Никто не неволил. Не отвлекай Кобца.
Кобец писал, подперев щеку изнутри языком, склонив голову набок, аккуратно строча буквы.
В кают-компанию вошел капитан, сопровождаемый первым помощником. У обоих были удрученные лица. Замешательство капитана было столь велико, что в разговоре он делал неожиданно глубокие паузы, подыскивая нужные слова.