— Нет. Ничего нет.
Никитин взял со стола акт и вышел. Получение разрешения на производство личного досмотра отняло немного времени. Теперь мы брались за турка всерьез.
— Снимите туфли, — попросил я. — Да, да, туфли.
Туфли для контрабандиста — старый и самый ненадежный тайник. Если хотят что-то спрятать, обязательно заколачивают в каблуки или подметки.
Турок нехотя, долго стаскивал туфли. Поставил их рядышком, поджал ноги, как дите малое, скукожился.
С виду туфли как туфли. Не очень дорогие, на толстой подметке. Одна деталь отличает их от серийных, обычных — архитяжелые. Приблизительно на полкилограмма тяжелей, без весов чувствуется. В таких месяц походишь — чемпионом по бегу станешь. Господи, когда же они перестанут прятать в обувь? Книг не читают, что ли?
Я посмотрел на Никитина, отдал туфли. Он взвесил в руке.
— Что в туфлях?
Турок молчал. Сидел, нахохлившись, как загипнотизированный. Плакать не порывался, слезы не демонстрировал, о бедности не заикался.
Я встал и из чемоданчика в углу взял плоскогубцы, стамеску, клещи. Расстелил на столе газету, примерился, ухватил клещами край подметки. Ручная работа! Просмоленная, навощенная дратва... Поднатужился. Заскрипела кожа, затрещала дратва, столбиком взвилась пыль. Еще рывок, и тускло блеснуло золото. Моя версия частично подтверждалась — «Амур» был «почтовым ящиком». Никитин тоже сиял — доказал, что пассажиры замешаны. Интересно, кому принадлежит золото, аккуратно вклеенное с внутренней стороны подошвы? Отковыривал стамеской монеты и следил, чтобы они, падая с мелодичным звоном на стол, не откатывались далеко. Карантининспектор завис над моим плечом.
— Ваше? — показал я «нищему» турку стамеской на золотой холмик.
Он отрицательно качнул головой. Наверно, сейчас поспешно сочинял сказку про белого бычка...
Никитин хмыкнул.
Я сложил монеты столбцами по десять штук в каждом, взял бланки, копирку, скрепки. Так... Не перепутать бы... Потом опять писать и писать... Сколько всего? Семьдесят девять штук. Учитывая ухищренное сокрытие... Статья сто вторая... Передать...
— Значит, монеты не ваши? — повторил я вопрос. — Я не я, лошадь не моя, я не извозчик. Интересно получается. Сознавайтесь! Деваться некуда, — кивнул я на золото.
— Нет лошадь. Мы бедный. Очень бедный! Я пересчитал еще раз собранные «по бедности» монеты, удивился.
— Семьдесят девять. Странный счет.
Мы обыскали всю комнату, разодрали окончательно туфли на микроскопические кусочки, но восьмидесятой не нашли.
— Сколько было монет? — спросил я «бедняка».
— Вос... — начал он и тут же поправился. — Семьдесят и девять.
Проговорился-таки «бедняк».
— Так восемьдесят или семьдесят девять?
Турок не отвечал.
Я оставил Никитина с турком и карантининспектором в комнате, вышел в зал. Жена турка с беспокойством смотрела на меня, а мальчик продолжал сидеть на чемодане, как было велено, не решался поднять глаза.
— Мальчик, — тронул я его за плечо. — Дай-ка дядя возьмет этот чемоданчик.
Мальчик посмотрел на меня, на мать. Она что-то сказала ему на своем языке. Он встал.
— А вы приготовьте мужу другие туфли, — показал я на ноги. — Обувь. Понимаете?
Мой жест и слова заставили ее болезненно поморщиться. Знала, о чем идет речь.
Я выложил из чемодана пожитки и сразу обратил внимание на толстую планку, идущую по внутреннему периметру. Ни следов переклейки, ни царапинки.
Проверив чемодан на «агрегате», я внес его в досмотровую комнату. Чемодан проверять сложнее. Это не туфли, металлоискателем не проверишь. Тут можно и ошибиться — уголки железные, укрепляющие прокладки. Ловко Никитин навострился орудовать аппаратурой — золото в туфлях взял — не пикнуло. Только я да он поняли, в чем дело.
Турок чуть со стола не свалился, увидев, что я принес.
— Ваш?
— Мой, — чуть слышно ответил он.
Ну вот. Уже хоть что-то его.
Чемодан был красивый, японского производства, с удобной ручкой, оклеенный изнутри голубой бумагой. Прямо жаль портить такую вещь! Но извлечь монеты как-то надо! Да и нам все равно, в каком виде попадает место сокрытия на спецсклад. Полюбовавшись сам, дав другим полюбоваться качеством изделия, решительно поддел стамеской планку. Бумага лопнула, и с внутренней стороны деревянной планки показались круглые ячейки, в которые были намертво всажены монеты. Я ломал планку, крошил дерево, — выколачивал монеты, давал казне доход, а карантинный инспектор завис надо мной.
— С ума сойти можно! — шептал он. — Столько золота! Зачем человеку столько золота?
Турок не ввязывался в философский диспут.
Монеты сыпались одна за другой, и скоро на столе выросла внушительная горка. Надо было во что-то складывать их. Я осмотрелся, снял с полки запыленный стеклянный кувшин. Четыреста пятьдесят монет заполнили его до половины.