— Ну, дядька один купил в гастрономе.
Я чертыхнулся: не обошлось без доброхотов!
— Ясно. «Люблю я спорт, но только папиросы, люблю я труд, но только шоколад...» Может, посидим, покурим,покалякаем, а?
Вовчик подозрительно посмотрел на меня, пожал плечами.
В лавке за углом я купил толстенную сигару, упрятанную в алюминиевую капсулу, повел Вовчика в сквер, к скамье, спрятанной от любопытных глаз за кустами. Усадил малого, развинтил капсулу, извлек сигару, откусил кончик, подмигнул начинающему курцу.
— Учись, как надо! А то — сигареты! Настоящие мужчины курят только сигары! Черчилль всю жизнь, до самой смерти, курил исключительно сигары!
Я раскурил сигару, не затягиваясь, отдал Вовчику.
— Кури! Затягивайся поглубже, чтобы ощутить всю прелесть.
Вовчик с опаской посмотрел на гигантскую сигару, на меня, осторожно затянулся, закашлялся.
— Глубже! Ты же мужчина!
Он затянулся смелее, глубже, еще, еще.
— Кури, кури! — хлопал я его по плечу. — Молодец!
Вовчик глотнул еще разок и без сознания свалился мне на руки.
Я уложил его на скамью, сделал несколько движений искусственного дыхания, похлопал по щеке.
Мой ученик открыл мутные глаза.
— Ну, как? — с фальшивым участием спросил я. — Усек? Так вот, дорогой мой... Табак — один из видов яда, естественный наркотик. Те, кто курит с детства, не растет. У них бывает табачная гангрена, им отрезают руки и ноги...
Вовчик закрыл глаза, а я безжалостно продолжал:
— Еще раз увижу курящим, надеру уши. Или заставлю курить сигару.
Вовчик с трудом поднялся, попытался встать, пошатнулся.
— Сиди уж! — разрешил я. — На, понюхай! — сунул я ему под нос кончик потухшей сигары.
Он едва успел отвернуться. Его вырвало.
— Закурим? — предложил я. — Хорошее дело — табачок!
— Не хочу, — чуть слышно прошептал Вовчик. — Не буду.
— Давай, давай! Закрепим, так сказать, условный рефлекс.
— Не хочу!
Неожиданно Вовчик расплакался.
Я отправил сигару в урну, обнял Вовчика за плечи.
— И правильно! Вот таким ты мне больше нравишься, парень. Есть в тебе что-то этакое...
После того случая Вовчик неожиданно привязался ко мне.
Произошло это то ли от того, что я мимоходом показывал ему разные приемчики, то ли потому что иногда угощал заморской жевательной резинкой. А может, просто малому не хватало мужской опеки, старшего товарища.
К сожалению, я забыл об аксиоме Сент-Экзюпери — «мы в ответе за тех, кого приручили». Нехватка времени привела к тому, что Вовчика я стал видеть все реже и реже, пока не приключилась такая неприятная история...
Вообще-то до меня доходили слухи, что его задержала милиция за какой-то мелкий проступок, но в память об отце простили, отпустили. Видно, не впрок. Надо бы построже.
Чувствуя вину, я решил встретиться с Вовчиком и как можно скорее разобраться в произошедшем. Понимал при этом, что редкие морализаторские встречи успеха не принесут, за парня надо браться всерьез, по-настоящему.
В воскресенье утром позвонил у его двери.
Дверь открыл он сам, и я, не церемонясь, вошел в прихожую.
— Привет! Кто дома?
— Я один.
— Закрой двери. Есть дело.
Вовчик спрятал глаза, так как отлично понял, по какому такому делу я явился ни свет, ни заря.
Усевшись посреди комнаты на расшатанный стул, я прежде всего осмотрел скромную обстановку.
Чистенько. Салфеточки, открыточки, бумажные цветы.
Какое-то время посверлив Вовчика взглядом, решил не миндальничать, не сюсюкать, брать сразу быка за рога.
— Где ордена?
Вовчик побледнел и так низко опустил голову, что можно было наблюдать обратную сторону его оттопыренных ушей.
— Условимся сразу — ты говоришь, куда девал ордена, дальше я действую по собственному почину, никому не распространяюсь. Твое имя нигде фигурировать не будет. Понял? Где ордена?
Вовчик застыл соляным столбом и упорно рассматривал что-то невидимое на подранном линолеуме пола.
Я решил применить «прессинг». Может, это было и жестоко, но ничего лучшего в голову не приходило.
— Отца твоего наградили посмертно? Наградили! Представь себе, если б его орден у вас стянули. Что б ты стал делать?
При упоминании об отце у ног Вовчика стали появляться мокрые точки. Вовчик всхлипнул. Я решил дожать.
— Если б ваш орден попал какому-то негодяю и он носил его? Говори, кому отдал!
— Толику, — всхлипнул Вовчик.
— Фамилия!
Вовчик пожал плечами.
Мне вовсе не улыбалось опять заниматься частным расследованием, но тут был особый случай. Надо было вернуть ордена так, чтобы не пострадал малый. Понемногу удалось выяснить, что ордена и медали Марка Фомича Вовчик продал какому-то Толику — «коллекционеру», ошивающемуся у филателистического магазина. Началось все с марок, которые, известное дело, требуют денег. Их-то у Вовчика и не было.