Я посмотрел на чифа. Он поспешно отвел глаза.
Внезапно чиф поднял голову, улыбнулся:
— Тяжелая у вас служба. Ни днем, ни ночью нет покоя.
— Володя, — сказал я Никитину, — ты заканчивай, а я на минутку.
— Угу, — промычал Никитин, поглощенный протоколом. — Только недолго.
Под внимательным взглядом чифа я вышел в коридор, еще толком не зная, что делать дальше. Что-то беспокоило меня. Я миновал гальюн, вошел в умывальник. Отчего психовал второй? Температурил? Кто избил матроса? За какие-то финансовые недоразумения? Каргоплан с пометкой... А в бумагах показано, что судно в балласте. Мне снова пришли в голову слова матроса. В первое наше посещение судна он хотел что-то рассказать, но ему помешали. Успел только произнести: «Сэр, на нашем судне груз. В ящиках...»
Я двинулся по коридору, вышел из надстройки, остановился.
Может, у меня просто развивается комплекс подозрительности?
Юркий катеришка, подрабатывая винтом, разворачивался неподалеку от «Сансета». Его три разноцветных ходовых огня менялись местами. Издалека чуть слышно ветерок донес ритмичную мелодию. Танцы в парке. В любую погоду!
— Сэр! — шепнул кто-то мне в спину.
Я оглянулся. Никого.
— Сэр! — опять донесся шепот, и теперь я понял, откуда он доносится — кто-то находился за занавеской открытого иллюминатора жилой каюты.
— Сэр, не смотрите в мою сторону. Я еще в прошлый раз хотел сказать... Нам помешали. А сейчас запретили выходить из кают. Дело в том, что в первом трюме — груз без...
В каюте вспыхнул свет, и человек за занавеской отпрянул от иллюминатора.
Тут же иллюминатор захлопнулся. Я подождал немного, потом спустился на грузовую палубу.
Хосе едва успел закрыть иллюминатор, как за его спиной вырос лысый с бакенбардами. Он с подозрением уставился на Хосе.
— С кем это ты тут шепчешься, обезьяна? Заговариваться стал?
Лысый подошел к иллюминатору, увидел удалявшуюся спину в форменном кителе, обернулся, схватил Хосе за отвороты рубашки, слегка придушил.
— Ну, ты! Желтомордая образина! Признавайся, ублюдок, какие у тебя шашни с таможней! Что ты ему шептал?
Хосе понял, что еще немного — и он потеряет сознание. Он ударил лысого ногой в пах, потом ребром ладони по кадыку, ладонью с зажатыми пальцами в челюсть.
Лысый впечатался спиной в переборку и стал медленно оседать на палубу.
Хосе подошел, перевернул лысого, связал ему руки за спиной, сунул в рот кляп из грязного полотенца.
Рассчитывал, что все будет развиваться несколько иначе, но теперь приходилось менять план.
Наступала пора решительных действий.
Стоявший у борта грузчик не обратил на меня внимания.
Он подтягивал трос, и мышцы его рельефно перекатывались в свете, падавшем с верхушки мачты. Я подошел поближе к носовому трюму.
В твиндеке два грузчика разматывали рулон сепарационной бумаги. Двое на палубе, подтянув концы тросов, прошли мимо меня к трапу.
— Начинаете грузить?
— Не мы. Для другой смены готовим.
Нахлобучив фуражку, я спустился к работавшим в твиндеке, проверил, как настелена бумага, убедился, что борта сухи, без ржавчины.
— Все в порядке, таможня, — хмыкнул один из грузчиков. — Не первый день замужем, Юрка!
Я узнал в нем бывшего напарника по бригаде, хотел поговорить, но они как-то разом закончили и поднялись наверх.
В это время мое внимание привлек лаз, ведущий ниже.
— Разве уже сюда грузили, Валера? — спросил я поднимающегося по трапу.
— Сказали в твиндек, — ответил мой старый знакомый и исчез за коммингсом.
Меня слегка задело нежелание бывшего знакомого общаться, но вскоре стало не до него.
Я присел на корточки у лаза. Значит, есть груз?
Посмотрел на часы. Скоро пересменка. Пойти в таможню, рассказать о своих подозрениях Тарасову и Никитину, потом вернуться? Но за это время фанера уже будет в твиндеке. Не станут же ее выгружать! Остановить погрузку? На каком основании? Сколько стоит час простоя? А что, если сейчас самому посмотреть?
Я поправил фуражку.
Сверху послышался шорох. Я поднял голову. Показалось, что над коммингсом на секунду показалась чья-то голова.
— Эй!
Ответа не было.
Я унял неприятное чувство, похожее на страх, и наперекор здравому рассудку, вопреки всем инструкциям, стал отвинчивать заскрипевшие винты.
Шли они туго, я пыхтел, но все же справился быстро. Откинул крышку. Черный зев, ничего не видно. Тут я вспомнил о висевшем на связке фонарике-брелоке. Зыбкий свет вырвал из темноты ряд каких-то ящиков. С чем ящики?
Тут-то меня и ударили.
Лежал внизу на ящиках и не слышал, как крышка носового трюма с легким шумом наползает и наглухо закрывает зияющее отверстие.
* * *