— Почему же он этого не делает?
— Он и Хейг считают, что поляки сами не объявят военное положение.
— Как знать? Вообще-то не мешало бы сделать такое предупреждение.
— Я тоже так думаю.
— Ну, так почему же они этого не делают?
— Они не хотят, чтобы другая сторона поняла, насколько хорошо действует наша разведка.
— Нет смысла в разведке, если не пользоваться ею.
— Может быть, они придут к этому, — сказала Мария. — Но пока они колеблются.
* * *
За две недели до Рождества в Варшаве шел снег. Таня провела субботний вечер одна. Стас никогда не объяснял, почему он не может прийти к ней. Она никогда не бывала в его квартире, хотя она знала, где он живет. Поскольку она представила его Камерону Дьюару, Стас не говорил ни о чем, что имело бы отношение к армии. Таня объясняла это тем, что он выдает секреты американцам. Он уподоблялся заключенному, который весь день хорошо ведет себя, а ночью роет подземный ход для побега.
Но это была уже вторая суббота, которую Таня проводила без него. В чем причина, она не знала. Она что — надоела ему? Иногда женщины надоедают мужчинам. Единственным мужчиной, который оставался постоянной частью ее жизни, был Василий, и она никогда не спала с ним.
Она почувствовала, что скучает по нему. Она никогда не позволяла себе влюбиться в него, потому что он не пропускал ни одну женщину, но ее тянуло к нему. Что ей нравилось в мужчинах, как она начала понимать, так это смелость. В ее жизни были три самых важных мужчины: Паз Олива, Стас Павляк и Василий. Так уж получилось, что они были чертовски хороши собой. Но они также были смелыми. Паз противостоял мощи США, Стас выдавал секреты Советской армии, а Василий бросил вызов власти Кремля. Из этих троих Василий больше всего будоражил ее воображение, потому что он написал потрясающие произведения о Советском Союзе, когда он голодал и мерз в Сибири. Как он сейчас, думала она, что пишет? Вернулся ли он к своей прежней жизни Казановы или остепенился?
Она легла в кровать и стала читать «Доктора Живаго» на немецком — роман все еще не издавался на русском, — пока ее не начало клонить ко сну, и она выключила свет.
Ее разбудил стук. Она села и зажгла ночник. Времени было половина второго ночи. Кто-то колотил в дверь, но не в ее дверь.
Она встала и выглянула в окно. Машины, припаркованные по обеим сторонам улицы, накрыл свежевыпавший снег. Посередине улицы кое-как стояли две полицейские машины и БТР-60, как их ставят силовики, которые могут делать все, что захотят.
Удары снаружи сменились громыханием, словно стену дома крушили отбойным молотком.
Таня надела халат и вышла в коридор. Она взяла карточку аккредитованного корреспондента ТАСС, лежавшую на столике с ключами от машины и мелочью. Она приоткрыла свою дверь и выглянула на лестничную площадку. Там ничего не происходило, кроме как двое ее ближайших соседей также высунули головы из своих квартир.
Таня оставила дверь открытой, подставив к ней стул, и вышла. Громыхание разносилось с лестничной площадки этажом ниже. Она посмотрела через перила и увидела людей в военной камуфляжной форме пресловутой полиции безопасности. Ломами и кувалдами они выламывали дверь Таниной подруги Дануты Горской.
Таня закричала:
— Что вы делаете? Что происходит?
Некоторые из ее соседей тоже закричали. Полиция не обращала на них внимания.
Дверь открылась изнутри. За ней стоял муж Дануты, в пижаме, очках и с испуганным видом.
— Что вам нужно? — спросил он. Из глубины квартиры слышался плач ребенка.
Полицейские ворвались в квартиру, оттолкнув с дороги мужчину.
Таня побежала вниз по лестнице.
— Вы не имеете права! — выкрикнула она. — Вы должны предъявить документы.
Из квартиры появились два рослых полицейских, таща с собой Дануту с растрепанными волосами в ночной рубашке и в белом махровом халате.
Таня загородила собой им дорогу и показала пресс-карточку.
— Я — советская журналистка.
— Тогда прочь с дороги, — сказал один из полицейских. Пытаясь справиться правой рукой с сопротивляющейся Данутой, он сделал резкое движение левой рукой, в которой держал лом, и нечаянно задел Таню по лицу. От боли она отпрянула назад и почувствовала, что из раны потекла кровь, заливая правый глаз. Двое полицейских мимо Тани потащили Дануту к лестнице. Из квартиры вышел третий полицейский с пишущей машинкой и телефонным автоответчиком.
В дверях снова появился муж Дануты на этот раз с ребенком на руках.
— Куда вы ее уводите? — выкрикнул мужчина.
Полицейские не ответили.
— Я сейчас позвоню военным и все выясню, — сказала она ему.
Держась рукой за голову, она поднялась на свой этаж.
Посмотрев на себя в зеркало, она увидела глубокую рану на лбу, щека была залита кровью, опухла, и на ней появился синяк. Лишь бы кости остались целы, подумала она.
Она взяла трубку и позвонила Стасу.
Его телефон не отвечал.
Она включила телевизор и радиоприемник. Изображение на экране отсутствовало, радио молчало.
Значит, дело не только в Дануте, заключила она.
За Таней в квартиру вошла соседка.
— Я вызову доктора, — предложила она.
— У меня нет времени.
Таня пошла в свою маленькую ванную, смочила полотенце водой и осторожно протерла лицо. Потом она вернулась в спальню, быстро надела теплое белье, джинсы, плотный свитер и пальто на меховой подстежке.
Она сбежала по лестнице и села в свою машину. Снова пошел снег, но главные улицы были свободны от снега, и вскоре она поняла почему. Повсюду были танки и военные грузовики. С растущим предчувствием неотвратимого она поняла, что арест Дануты — это крупица чего-то широкомасштабно зловещего.
Однако войска, входившие в центр Варшавы, не были советскими. Происходившее отличалось от Праги 1968 года. На военной технике были эмблемы польской армии, и на солдатах была польская военная форма. Поляки захватили свою собственную столицу.
На улицах они устанавливали ограждения, но они только что начали свое дело и преграды можно было объехать по другому маршруту. Таня быстро вела машину, рискованно не сбавляя скорость на скользких поворотах, чтобы быстрее доехать до улицы Ивана Ольбрахта в западной части города. Она остановила машину у дома Стаса. Она знала адрес, но никогда не бывала здесь: он всегда говорил, что его жилье немного лучше казармы.
Она вбежала в дом. Ей понадобилось две минуты, чтобы найти нужную квартиру. Она постучала в дверь с надеждой, что он дома, хотя по большей вероятности он сейчас находился на улице, как и другие военные.
Дверь открыла женщина. Таня онемела от удивления. Неужели у Стаса еще одна подруга?
На стоящей перед ней блондинке приятной наружности была розовая ночная рубашка. Женщина с испугом смотрела на Танино лицо.
— Что с вами? — спросила она по-польски.
В коридоре позади женщины Таня увидела маленький красный трехколесный велосипед. Это не подружка Стаса, а его жена, и у них есть ребенок.
Ее пронзило чувство вины, как удар тока. Она отнимала его у семьи. И он лгал ей.
Усилием воли она вернула сознание к текущей реальности.
— Мне нужно поговорить с полковником Павляком, — сказала она. — Это срочно.
Женщина услышала русский акцент и сразу же изменилась. Сердито взглянув на Таню, она сказала:
— Так вы и есть русская шлюха?
Вероятно, Стасу не удалось удержать в полной тайне от жены свой любовный роман. Таня хотела объяснить, что она не знала, что он женат, но момент для этого был не подходящий.
— Сейчас не время для этого, — в отчаянии проговорила она. — Они занимают город. Где он?
— Здесь его нет.
— Вы поможете мне найти его?
— Нет. Убирайтесь к чертовой матери. — Женщина хлопнула дверью.
Таня осталась стоять перед закрытой дверью. Она дотронулась рукой до болевшей брови: казалось, что она еще больше отекла, и от этого у Тани неподобающий вид. Она не знала, что делать дальше.
Другим человеком, который мог знать, что происходит, был Камерон Дьюар. Едва ли она могла бы позвонить ему: как она предположила, все городские телефоны, скорее всего, отключены. Но Камерон мог пойти в американское посольство.