Понял старик наше объяснение. Чувство обиды уменьшилось, но не исчезло. Глухо и суховато сказал нам:
— Не к тому я. Негоже только, чтоб труп в гнилой яме валялся. Сын он мне. И другого так нехорошо… Проводите меня туда, к могиле. Путь покажите. Там покамест останусь. Один постою…
Не прошло и получаса, как сообщили: «Старик труп откапывает. Один». Подошли мы и помогли вынести труп на сухую поляну.
«Его в мякиш», — говорил в Урюпине тот бандитский посыльный. И он не врал и знал, что говорил. Не труп в обычном понимании мы извлекли из ямы. Бесформенное что-то и липкое…
— Домой я его не повезу такого. Не заслужила наша мамка этого, и незачем ей такое знать. — И, тут же, обращаясь к нам: — Достаньте мне кровельного железа лист и дров. Чтоб дрова сухие были и толстые.
Привезли мы старику дрова, и железо содрали с крыши дома одного из активнейших убийц. Просил еще наковальню, молоток и топор. Доставили и отошли.
К вечеру запылал огромный костер…
До этих времен перед моими глазами — большая и отлогая сопка. На ее фоне желтое пламя огня и резкие, острые, как иглы, зеленоватые блики над тем огнем. Около костра высокая и скорбная фигура человека с длинным багром…
К утру все было кончено. В две четвертные бутылки уместилось все, что оставалось от сына. Эти бутылки старик привьючил к седлу и тут же, не отдыхая, поднялся на коня:
— Домой это. Мамке нашей…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
После событий на Газимуре прошло несколько месяцев.
Едем в управление. Так людно нас редко собирали. Разве только при смене руководства или для одновременного «озадачивания», как в тех краях именовали постановку новой задачи. Вообще это правильно, что так называли. После двух дней выступлений руководителей оперативных служб, политического отдела, строевого, хозяйственного и двух докторов — людского и конского — и «особиста», мы уже были в таком замешательстве, что когда за конец супони брался старший начальник и начинал дотягивать, мы уже ничего не соображали.
Путь дальний. За полтораста верст в лютый мороз, с туманом. За полсотни градусов перевалило или около этого. Верхами в такой мороз не поедешь. В кошевках мы, в тулупах. Три человека в кошевке, и коней три. По числу людей.
— Узнаем, что это за новая метла объявилась.
Это мы так о новом начальнике. Сердитый, передавали, — беда с ним. Это так уж сложилось, что слава о новом командире всегда впереди его двигается. Верная там или неверная, но впереди непременно!
Разные бывают метелочки. Есть которые норовят мусор по углам ховать.
— Бросьте вы к черту! Еще и человека не видали, а уже — метелочка.
Это наш комендант участка так на меня и на Колю Васильева набросился, Чесноков Александр Николаевич. В свои двадцать девять лет бороду отрастил, густую и черную, как воронье крыло. Холил ее и на две стороны расчесывал. Не понравилась эта борода Васильеву. Уполномоченный такой был. Неглупый и товарищ неплохой. Ленив только и не любил дело до конца довести и во всем досконально разбираться. Поймал его Чесноков в таком деле и с него стружку снял. Обиделся тут Коля и грозил:
— Подберу я кличку этому бородатому. Вот смехота будет.
Ничего у Коли Васильева не вышло. Может, здесь его вины и не было. Приехала к нашему коменданту его жена, Мария Андреевна, молодая, красивая. С ее приездом у нашего начальника борода исчезла. Мгновенно и начисто, как не бывало.
Кличка — дело серьезное. Тут умеючи надо! Если вот казаки или казачки кличку налепят, тогда железно. Жизнь их научила, необходимость житейская. Был где-то на отрыве казачий пост. Три там казака или шесть, звено полностью. Допустим, даже два звена, двенадцать казаков. Фамилий не больше, конечно. Меньше могло быть, если братья или там однофамильцы на один пост угодили.
Пошли потом от тех казаков дети. От тех детей опять свои дети, уже внуки, значит. И так двести лет! Казачий пост вырос в поселок или станицу в пятьсот или тысячу казаков, а фамилий не прибавилось. Как было три, шесть или даже двенадцать фамилий, так и осталось. Образуется тут такое множество однофамильцев, что без надежных кличек в людях не разобраться. Тут казаки и налепят друг другу клички, и они — на многие поколения. Пойдут потом от тех корней Иваны или Онуфрии, но все они «Белые цари» или «Живодеры», как кому досталось. Попадаются и обидные клички, но мирятся казаки. Не обижаются! И правильно! Иначе нельзя. Не назовешь же всех уважительно, например, «Божьей коровкой».