— Может, их покормить хотя бы? Протолкнуть им котелок с кашей? — негромко сказал Адриан.
— Не, без толку, вашбродь, — отозвался пожилой солдат, стоявший поблизости. — Это не голод, а хворь. Иначе б собаку давно съели. Да и мычание то и дело из деревни слышится, значит, есть у них чего пожрать.
— Как узнали о чужаке? Кто рассказал? — продолжал спрашивать Марчук.
Адриан посмотрел, с кем беседует его старший, но это был всего лишь кто-то из военных.
— Не знаю. Граничники нам не докладывают. Сказано, никого не пускать ни туда, ни оттуда. И всё.
Марчук взглянул на хворых буквально раз и поспешил обратно. Карницкий за ним. В лесу они столкнулись с Чехоней, и тот на бегу поведал, что будто бы чужака в деревне-то и не видели. Местный грамотей уклад знает, блюдет, жарник у них есть. Так что, может, хворь сама собой случилась? Просто люди стали чувствовать себя хуже, слабели, теряли аппетит, спать начали помногу. Особенно худо приходилось тем, чьи дома ближе к закатному концу. В крайнем доме все так и померли, слегли разом — и всё. И скотина с ними. Кто-то догадался, что тут дело нечисто, и поехал в город, сначала к приказам. Власти засуетились, послали кого-то из лекарей. Орден узнал не сразу, но, услыхав новости, отправил Стрелу на всякий случай, а посланца — в застенки, чтоб не бегал с хворью по городу. Что вызнал Стрела, никто не знает, но он уехал, сказав, чтоб перекрыли деревню.
— Надо повидаться с тем посланцем. Он как, еще не помер?
Чехоня лишь пожал плечами.
В Аверия будто бес вселился, он ничего толком не говорил, только бегал туда-сюда вокруг деревни. И зачем они вообще тут нужны, если чужака вроде и нет, а если и есть, его уже здешний Стрела ищет? Тогда ведь только и остается, что ждать. Ждать, пока вся деревня вымрет, и сжечь. Да, жаль их. Но лучше одна деревня, чем целая губерния! Разве не так должен мыслить орденец?
Но Марчук ждать не хотел, он с ходу сел в ту же карету, что их сюда привезла, и потребовал отвезти его к подборгским орденским застенкам.
— Карницкий, Куликов, со мной! — коротко бросил он. — Живо!
Снова бессмысленная поездка. Адриан уже изрядно устал, проголодался и хотел хоть ненадолго остановиться, чтоб передохнуть и прийти в себя.
Темница в Поборге мало чем отличалась от Старопольской. То же каменное здание без окон и с обширным подвалом, такой же бледный и мрачный лекарь, который осматривал орденцев, возвращающихся с вызовов.
— Мне к сельчанину с хворью! — с ходу ткнул орденским знаком Марчук.
— Там он, внизу. Только открывать нельзя и к двери близко не подходить!
— Знаю!
Внизу Марчук распахнул зарешеченное оконце на двери и приблизил лампу.
— Эй ты, подойди-ка сюда! Как здоровье? Слабость? В сон клонит? Лучше стало или хуже, как в город приехал?
В неровном свете Адриан разглядел вполне обычное, не иссохшее лицо мужика.
— Лучше, ваша милость. Говорил уже, что здоров, выпускайте, ан нет, не пускают. Без вины в темнице держат.
— Чужака видел?
— Откуда, ваша милость? Сроду в Хлюстовке их не было. Грамотей-то наш уклад кажное лето нам сказывает, страхи всякие от них, от чужаков! Разве ж мы без понятия?
— Кто в крайнем доме на западе жил? На закатной стороне.
— Так ведь Игошка Малой, ваша милость. И жёнка его, ребятенков, поди, пять либо шесть.
— И что тот Игошка? Каков был?
— Да какой… как все. Землю пахал, скот держал, свистульки хорошо из липы резал, переливчатые. Со всей Хлюстовки к нему за свистунами бегали. А он и не гнал, садился и прям сразу вырезал. Не пил почти. Простой. Больше и припомнить-то нечего.
— А перед тем, как хворь напала, он ничего чудного не делал? Мож, из дома не выходил или гостей перестал привечать?
— Да не, ваша милость. Выходил, здоровья желал, мелюзгу не гонял. А, баба моя удивлялась, что с их двора дым не шел, будто жёнка Игошкина стряпать перестала вовсе. Мож, они как раз и прихворали тогда.
Марчук кивнул, захлопнул оконце, не слушая возмущенные крики сельчанина, и пошел к выходу.
Дело о благих намерениях. Часть 2
На обратном пути, когда Карницкий совсем потерялся и не знал, куда и зачем они едут на сей раз, Марчук вдруг заговорил.
— Паник, ты уверен, что там дело в магии?
Юный маг вздрогнул, дернул себя за волоски над верхней губой и неуверенно сказал:
— Н-нет. Надо вблизи глянуть. Я не очень далеко вижу. И так глаза слабоваты, в двадцати шагах лица разглядеть не могу, и магические токи тоже… только вблизи.
— Если ошибаешься, то можешь подхватить хворь и помереть. И даже если не ошибаешься, тоже можешь помереть. Ведь бывали случаи, когда через магию хворь начиналась и уже не успокаивалась, пока все в округе не вымрут.