Из-за изрядного магического таланта и большого запаса маны я привык к мощным заклинаниям, к силовому навязыванию своей воли миру и позабыл, как управлять столь тонкими потоками. Но я приспособлюсь. Если не сумею совладать с такой малостью, как смею я надеяться одолеть Великого?
К вечеру мы добрались до другого селения. Старик хотел было пройти мимо, но он изрядно устал, я сам вымотался, не успев восстановиться после портала, а еще я всё-таки хотел заменить проводника на кого-то пободрее.
Нас встретили ровно так же, как и прежде: криками, вилами, какими-то изогнутыми боевыми клинками на длинной палке.
Старик пояснил, что в их стране рабам нельзя заговаривать с господами, только господа могут говорить между собой. И для случайно зашедших господ тут строят отдельные дома, не оскверненные рабами. Если господин зайдет к рабу, всю семью последнего убивают. Потому они и отталкивают господ, как могут, вплоть до оружия, ведь за такое убьют только нападавшего и не тронут его семью.
Бредовый закон. Но когда я искал подходящий мир для своего войска, то встречал описания и более странных обычаев. Тут хоть какие-то зачатки смысла есть.
Старик поклялся, что в доме для господина будет и еда, и вода, и вскоре рабы позовут своего господина, чтобы тот встретил меня, как подобает. Господин — это хорошо. Уверен, что здешние господа не трясутся в телегах, и я смогу подобрать более подходящее средство передвижения.
Еда в том крошечном домике и впрямь была. И вода тоже. Но больше там ничего не было. Старик убеждал, что так и должно быть, ведь тут господа всего лишь пережидают, пока к ним не придет здешний «великолепное и могучее». Так что я поел мерзотного варева, улегся на пол, закутавшись в плащ и задремал.
Проснулся ночью от желания облегчить свой кишечник. Местная еда настолько груба, что не смогла полностью впитаться даже в мое улучшенное тело. Но когда я толкнул дверь, то обнаружил, что та заперта. Разбуженный старик толком не мог ничего сказать и лишь что-то лепетал в попытках объяснить происходящее. От ярости и необходимости поскорее избавиться от остатков дурной пищи я швырнул в крышу дома заклинанием, и та тут же осыпалась на нас трухой и легкой пылью, потом истлели стены, опала трава, и круг ускоренного тления никак не останавливался, а продолжал шириться и шириться. Вокруг оседали деревья, оставляя после себя пыльные клубы, рассыпались белым пеплом скелеты зверей и птиц. Наконец, когда в пятидесяти шагах от нас во все стороны не осталось ничего живого, заклинание выдохлось, успев зацепить край деревни и уничтожить несколько домов.
— Веди, старик! Я больше не хочу ждать.
Дело о посохе и пепле. Часть 2
От Васюкова выехали с утренней зорькой. Беспокойство снедало не только елшанцев, которые слышали беседу Марчука с пикшинским мальчишкой, но и самих орденцев. Его благородие Васюков не встал проводить дорогих гостей, впрочем, никто того и не ждал.
Отдохнувшие за ночь кони шли бодро, так что до Елшанки добрались быстро. А там… Юноша наивно полагал, что после Хлюстовки с иссохшими сельчанами его уже ничто не удивит, но огромное серое пятно, отожравшее край деревни, заставило передумать. Особенно наполовину истлевший забор, чудом устоявшая часть сарая с рухнувшей крышей, треть хлева и передняя стена дома, за которой не было ничего, кроме пыли.
Елшанцы, что приехали с орденцами, и сами были поражены не меньше. Один спрыгнул с телеги, побежал к останкам подворья, стал выкрикивать имена, но к нему вышли лишь соседи, сказали что-то. Мужик, что выговаривал недавно Карницкому за грубость, вдруг завыл, вытирая рукавом неумелые слёзы.
К орденской карете стягивались люди со всей деревни, кричали, требовали, спрашивали. Карницкому захотелось занырнуть обратно, чтобы не видеть перепуганных взглядов и не слышать гневных окриков. К счастью, с ним был Марчук.
Аверий прошел сквозь толпу, осмотрел пятно, указал на сердцевину круга и спросил:
— Там был жарник? Когда это случилось?
Выходило так, что две ночи назад. Когда чужака засунули в жарник, сразу отправили гонцов в Старополье, те добирались остаток дня до темноты, потом переночевали прямо в телеге, и уж на другой день приехали в город. Потом обратный путь, ночь у Васюкова. Хотя сельчане так и не смогли ответить, ушёл ли чужак вечером или уже под утро.
Как далеко за это время он мог уйти?
Марчук несколькими словами успокоил толпу и начал расспрашивать о чужаке и мужчине, что был с ним. На него тут же вывалили целый ушат разнообразных сведений: и что из-под плата сверкали огнем глазищи, и что изо рта чужака валил дым, а какая-то баба углядела змеиный хвост под подолом.