Командор Старопольского отделения прекрасно знал устав Ордена, но его уважение к заслугам Марчука было настолько велико, что он пошел на некоторые нарушения. К тому же за две недели пребывания чужака в этом мире, ни один человек не заболел неведомой болезнью, даже девицы барина.
Марчук, Молот и Карницкий спустились в подвал, к самому дальнему застенку. Возле двери нерушимой стеной встал огромный Чехоня, неподалеку от него за крошечным столиком сгорбился Карницкий с железным пером в руке. Он зажег толстую свечу и приготовился писать. А Марчук устало опустился на низенькую скамью и оперся спиной о холодную стену. По его знаку Молот приоткрыл небольшое зарешеченное оконце в двери. Оттуда послышались сдавленные рыдания и невнятный шепот.
— Благородие, — позвал Аверий, — ты как, жив?
— В суд! Я подам на них в суд! Выход! Ну, выход! Выходи давай! Что за долбаная игра? Засужу насмерть! И за глюки, и за разбитую рожу, и за моральный, мать его, ущерб! Империя… Сука, стань богом. Ага. Нажмись уже! Ну Косматый, удружил… Подарочек на день рождения, ага. Засуну его сюда, и пусть он по роже получает! Выход! Выход, я сказал!
Карницкий еле успевал записывать выкрики и бормотание иномирца. Брызги чернил так и разлетались во все стороны.
— Барин! Это я, Аверий Марчук, глава твоей охраны. Помнишь меня?
О дверь что-то ударилось, и из-за решетки показались заплывшие и почерневшие глаза чужака.
— Марчук, Марчук… — взгляд барина сначала остановился на широкой спине Чехони, потом на ярко освещенном лице Адриана и лишь потом углядел в тени самого Аверия. — Помню. Ты накануне пришел. Дезертир, да? Или ты… Ха, вот я дурак. Ни хрена ты не дезертир. Ты шпион, да? От того игрока, да? Но у меня иммунитет! Он не мог напасть на мою деревню! Это не по правилам! Ну ничего, это я им тоже припомню. Подсуживают, суки!
— Куда ты хочешь выйти?
— Из игры я хочу выйти! В нормальную жизнь! В реальность! — закричал чужак. — Но ты всё равно ж ни хрена не поймешь, непись(1) чертова.
— А сейчас ты где?
— Да в игре я, в игре. И ты в игре. Гребаный песец, я объясняю неписи, что он непись. А вдруг он осознает игру и заглючит? Вот веселуха начнется. Хотя, может, тогда админы проснутся наконец?
Карницкий черкал пером, замирая на непонятных словах, записывал их на слух, без понимания сути, но постепенно он начинал видеть ту ужасную картину, что рисовал им чужак. Даже Чехоня несколько раз порывался развернуться, чтобы посмотреть на того, кто рассказывал им невероятные вещи.
А Марчук только сейчас понял, почему чужак так странно себя вел. Если он считал этот мир ложным, выдуманным, всего лишь картинкой, намалеванной на холстине вертепа, а живых людей — деревянными марионетками на ниточках, немудрено, что он без зазрения совести вырезал часть деревни. Повезло, что иномирец попался не особо злобный, иначе могло погибнуть намного больше народу. А если бы он забрел в Старополье? Неужто сумел бы подчинить весь город? Тогда могла бы произойти настоящая катастрофа.
В свою очередь, барин пожелал узнать, как его нашли и почему посадили в застенки. Марчук не стал ничего скрывать.
— Орден? Убиваете людей из иных миров? В описании игры ничего такого не было. Ни Косматый, ни Пятюня о таком не заикались, — попаданец был поражен ничуть не меньше орденцев. — Но я же лег в капсулу «Империи». Там не могло быть другой игры. А! Я понял! Понял! Значит, у вас уже есть игрок! И он сильно прокачался. Говоришь, что Орден не только в этом городе, но и во всей стране? Ну точно! Это либо донатер, либо долбаный читер! Игра вышла недавно совсем, а он уже императором стал. И чтобы мочить новых игроков, завел Орден. Понял? Эй, дезертир! Ваш император — игрок, такой же, как и я! И что теперь Орден будет делать? Тоже пойдет его убивать? У него ведь иммуна уже нет. Пальни в него из любого пистолета, сразу откинет копыта. А, дезертир? Пойдешь мочить императора? Или зассышь?
Карницкий отложил перо и испуганно посмотрел на Марчука. Стоит ли записывать столь крамольные речи, пусть и от иномирца? За такое и на каторгу недолго залететь. Аверий небрежно сделал знак рукой, мол, продолжай писать.
— И долго ты будешь играть? Сколько длится игра?
— Да сколько угодно! Целую империю из одной деревни надо раскачать. Вот твоя страна. С-с-сука, как же нос болит! Сколько лет она существует? Сто? Двести?
— Смотря в каком виде. Бередарское царство, какое оно сейчас, существует семьдесят четыре лета со времени Шестимирного собора. А до него было другое царство с другими границами, и до него тоже. Из-за таких иномирцев, как ты, тут шли бесконечные войны с редкими перемириями. Ты ведь знаешь много хитростей, верно? Как делать порох, как строить пушки, как рыть окопы, куда ставить кавалерию… У тебя же не магический мир, а тех-но-ло-ги-чес-кий? — Марчук немного замедлился на иномирном слове. — Знаешь, тут прежде ловили таких, как ты, сажали их в клетки, иногда позолоченные, иногда железные, и выдаивали всё, что хоть как-то помогало воевать. Больше чужаков — больше нового оружия, больше военных уловок! И лишь стоило сделать пушку, что стреляет чуть дальше прежней, как собирались войска и вновь начинались войны. Чтобы отбить старые земли, чтобы захватить новые, чтобы не дать соседям построить пушку больше. Сотни лет междоусобных войн! Постоянный передел земель. Государи сменялись на тронах быстрее, чем подданые успевали запомнить их имена. Так что я не могу ответить на твой вопрос, иномирец. А ты можешь? Сколько длится твоя игра?
— Не знаю! — барин ударил кулаком в дверь, отчего Чехоня вздрогнул. — Не знаю. Друганы говорили, что играть можно бесконечно. Но это по игровому времени. В капсуле всё идет в несколько раз медленнее, чем в жизни. Если ускорять, то целый год игры уместится в один реальный день. Но игрок может выйти в любой момент. Просто нажать кнопку, и всё! Открываешь глаза уже в своем доме, внутри этой капсулы.
— А ты, значит, выйти не можешь, — устало сказал Марчук.
— Не могу, не работает кнопка.
— И если ты умрешь в этом мире…
— Не знаю. Я не знаю! По идее, закончится игра, меня из нее выкинет, и я смогу начать всё заново. Это же игра! Тут всё понарошку. Как в детстве, когда в тебя стреляют из деревянного автомата: падаешь на землю, типа, убит, а потом мамка зовет на обед, встаешь и идешь есть кашу. А сейчас не знаю. Может, просто окажусь дома. А может, и… Это ведь не игра?
— Мы тут живем. И никто из тех людей, кого ты убил, уже не оживет, не встанет и не пойдет есть кашу.
— С-с-сука. Если вдруг вылезу из этой гребаной капсулы, и вся эта хрень окажется чисто игровой лажей, которую придумали ради правдоподобия и выбивания слезы, я взорву к хренам их офис со всеми сценаристами. Ладно. Я понял. Я тут типа как кровавый маньяк-насильник со старушкофобией.
Карницкий досадливо цыкнул, записывая непонятную речь иномирца. Одно там слово или целых три? Сумеет ли кто-нибудь потом разобрать эти бумаги?
— Так что, дезертир, зачем меня сюда притащили? Хотели б грохнуть, давно б грохнули. Что надо-то?
— Как ты подчинил себе деревню? Как снять подчинение? Как выявить других людей из твоего мира? Как их выманить за пределы защиты? Как остановить их проникновение к нам?
Даже неопытному Адриану стало понятно, что чужак сдался. Он больше не бесновался, не злился и не пытался юлить, а честно отвечал на бесконечные вопросы и уточнения Марчука. Рассказал всё вплоть до истории своего прозвища: друзья прозвали его Крылатым, когда он по пьяни выпрыгнул со второго этажа.
Показала дно переносная чернильница Карницкого, кончик железного пера расщепился до неприличного состояния, царапая бумагу, и буквы уже не строились ровными аккуратными рядами, а плясали меж многочисленных мелких клякс. После каждой строчки Адриан откладывал перо и встряхивал уставшую руку. Чехоня и вовсе дремал, подпирая спиной дверь в каморку иномирца.
Когда чернила закончились, да и свеча уменьшилась до огарка высотой в ноготь, Марчук наконец угомонился. Чужак тоже молчал, присвистывая при каждом выдохе. От внезапной тишины проснулся Молот, осмотрелся и вопросительно уставился на Марчука.