Только бы кончилась…
Как-нибудь…
Чтоб отдохнуть, отоспаться.
Явь,
Словно тяжкий сон, отряхнуть,
с матерью повидаться…
Голову в бане горячей промыть,
И обязательно мылом.
Вечером
свет не зажечь — включить!
Чтоб электричество было.
В чистом белье посидеть в тепле
С книгой перед печуркой,
Желтой картошки напечь в золе,
Есть — чтоб хрустела — со шкуркой.
И чтоб была тишина-тишина.
Выспаться, позабыться!..
Будь она проклята, эта война!
Лучше бы не родиться.
Утром соседки к Ольге пришли —
Мы, говорят, ненадолго.
Лица у них не светлее земли,
А улыбаются Ольге.
— Что ты сидишь в сырой конуре
С плесенью и паутиной?
Нынче уже теплей на дворе,
Чем у тебя в гостиной.
Только что трубы сыграли отбой
Двухчасовой тревоги,
И посветлел небосвод голубой.
Повеселели дороги.
Горе твое и твоя печаль
Души и нам тревожат.
Плакать не можешь ты — это жаль,
Ты бы всплакнула все же.
А запираться нехорошо —
С горем на людях легче.
Все-таки девочка ты еще,
Слабы девичьи плечи.
Ольга шагнула к ним.
Зарыдав,
За руки их схватила…
Так же вот дети рыдали, когда
Дверь она им открыла.
Может быть, Ольге немного сродни
Женщины эти были?
Может, подругами были они?
С матерью, может, дружили?
Нет, не считались они роднёй.
Но в опаленном братстве
Все они были одной семьёй —
Кровники — ленинградцы.
* * *
Высказываюсь до всхлипа,
распахиваюсь до дна:
Ну что мне с собою делать?!
Любовь у меня не одна.
Не по одной тоскую,
стою, как дуб над рекой.
Стыдиться ли мне, таиться ль,
смеяться, что я такой?
Елену из Каргополья
могу ли себе простить?
Куда послать телеграмму,
кого мне о ней спросить?..
Всё видится, всё мне снится:
кружит в степи вороньё…
Люблю потому сильнее,
что я потерял ее.
В тяжелые дни блокады,
голодный, больной, без сил,
Я девушку Ленинграда,
как жизнь свою, полюбил.
Она меня отстояла,
когда я горел в огне, —
Люблю, окрыленный и тихий,
всем лучшим, что есть во мне.
Продрогшая, восковая,
с сухим огоньком в глазах.
Она жила как святая,
презревшая смерть и страх.
Она на руках носила
отца от стены до стены.
О мире она не просила…
Она не хотела войны.
Ей дали топор и заступ —
работала за троих.
Мешали тяжелые косы —
она обрезала их,
Пальто сменила на ватник,
мужские надела штаны.
Цинга ей шатала зубы…
Она не хотела войны.
Народ ей великую веру
и нежное сердце дал —
Такой красоты и силы
я никогда не видал:
У маленькой, хрупкой-хрупкой
учился я жизнь любить,
Учился быть ленинградцем —
врагов ненавидеть и бить.
Стою перед ней на коленях,
товарищам встать велю…
Люблю ленинградскую девушку,
сестру боевую мою.
Пред нею, как перед родиной,
и жизнь и судьбу клоню
И этой любви великой
до смерти не изменю.
* * *
От берега до берега
По льду, через туман,
Как из Америки
Через Ледовитый океан,
От одного материка
До другого материка,
Словно легенда — в века,
С Большой земли, из Отчизны
Пролегла к Ленинграду
Дорога жизни.
Не железная —
Снежная,
Вьюжная, вихревая,
Разметенная,
Прямоезжая,
Автогужевая.
Не в два следа
И не в три следа,
А во всю ширину озерного льда
Через Ладогу,
Будто радуга: