Плетни и первые цветы.
Вода струила волны света.
И убеждение росло,
Что прав философ из Милета:
Всё из воды произошло.
Отряд краснофлотцев в триста штыков
По гарнизонной тревоге
За город вышел
Держать врагов
На серой степной дороге,
На выжженных скатах к родной реке,
На пыльных волжских высотах,
Держать на матросском,
На русском штыке
И танки и мотопехоту.
Держать до подхода армейских сил,
Пока есть дыханье и сила, —
Сам Сталин о том морякам говорил,
А Родина благословила.
Сошли с кораблей, лишь день на восход,
И сшиблись с врагом на марше.
Уперся немец — ни взад, ни вперед,
Ни взад, ни вперед и наши.
Окутался дымом степной перевал.
Столкнулись — и вспять ни шагу.
Германец ли наших к холму прижал
Иль наши его к оврагу?
Матросские «клещи»,
Немецкий ли «клин»
Всю линию перекосили?
Стояли:
У них за спиной — Берлин,
У нас за спиной — Россия.
Но день за днем с высоты свинцом
Врага моряки сбивали,
Не раз оцепляли его кольцом
И сами в кольцо попадали.
А той порой, в поту и в пыли,
Из чащ и трущоб еловых
С полковником Гуртьевым к Волге шли
Сибирские звероловы.
Родимцев гвардейские вел полки
От Ахтубы к переправе,
Гороховцы шли — на весу штыки —
К победной гвардейской славе.
И город все ощутимей крепчал,
Упорство его нарастало.
Тогда уже он в бессмертье вступал,
Тогда уже немец страшиться стал
Его площадей и кварталов.
Отряд краснофлотцев в триста штыков,
Не дрогнув в боях ни разу,
Пронес, как знамя, честь моряков,
И поздней осенью с берегов
Его отозвали на базу.
Орлов запыленных встречал адмирал.
Видать, его сердце сжалось:
Он молча шагнул к ним,
Он все уже знал,
Но все-таки вздрогнул, когда увидал,
Что девять их только осталось.
В скверике у заводской стены
Столик дощатый,
Толпа народа.
Так же, как в лето далекого года,
Сливаются с гулом идущей войны
Гул голосов,
Дыханье завода.
В полночь, на ощупь, по узким тро́пам,
Словно подпольщики, из-за угла
Люди подходят к краю стола.
— Вправо, товарищи!
Здесь окопы.
Справа белеет бумаги лист.
Справа деревья, и легче дышится.
Стихнет на миг, и слышно, как лист
Над головами колышется.
— Товарищи, где получить патроны?
— Участник царицынской обороны?
— Да! Гончаров.
— Отпускает завод?
Грохот боев нарастает.
Идет
Запись в рабочие батальоны.
* * *
Еще чадил разбитый город,
Багровым пологом накрыт,
А люди средь гранитных плит,
Среди деревьев и заборов
Уже устраивали быт.
Из ще́лей выползали дети,
В садах белели тут и там
Пеленки мокрые, как сети.
Раскинутые по кустам.
На табуретке у калитки
Осиротевший старичок
Свои немудрые пожитки
В железный прятал сундучок.
Спеша закончить до бомбежки,
Вся до бровей в муке бела,
У обгоревшего стола
Месила женщина лепешки
И тут же на костре пекла.
На выбитом из бочки днище
Кипел семейный самовар.
В него с родного пепелища
Щипцами подносили жар,
А той порой, грозя расплатой
Пришельцам из чужой земли,
Мужчины шли в военкоматы,
Вооружаясь чем могли.
Борясь с тоской и обидой,
Впадая порой в забытьё,
В отчаянной коловерти
Я видел само бессмертье:
Я русскую девушку видел.
Я не забуду ее.
В руках чемодан маленький,
В ремнях одеяло и валенки.
Не в меру тепло одета —
Чтобы побольше взять:
Платьев на ней штук пять
И шуба поверх жакета.
Она пробиралась на Волгу,
Чтоб перейти реку,
В щелях лежала подолгу,
Ползла, волоча кошелку