Но Адам Тюдор, очевидно, думал иначе, поскольку, открыв дверь в спальню, Селина обнаружила, что он разлегся на ее кровати. Все ее мысли о спокойном сне улетучились, и она вся напряглась от охватившего ее бешенства.
— Что-то ты долго! — Темно-зеленые глаза Адама медленным оценивающим взглядом прошлись по ее фигуре, и она почувствовала себя беззащитной в этом тонком шелковом халатике, слишком откровенно облегающем все ее округлости и выпуклости. К тому же он почти не закрывал ее длинные обнаженные ноги. Видно было, что этот чересчур пристальный осмотр доставляет ему истинное наслаждение.
Пальцы ее босых ног в ярости вцепились в мягкий ворс ковра, красивый рот исказила гримаса, она гневно рявкнула:
— Какого черта! Что вы здесь делаете?
— Жду тебя. Я уже сказал, что ты слишком задержалась. — От его губ, зеленых глаз, откровенно ласкающих взглядом ее бедра, исходила неприкрытая чувственность.
Несмотря на все, что она знала о себе и о нем, Селина почувствовала, как во рту у нее пересохло, а сердце бешено забилось в груди. Усилием воли ей удалось преодолеть желание подойти к нему. Она еще не совсем потеряла голову, однако желание быть рядом с ним, так, чтобы можно было дотронуться до него, казалось, было непреодолимым.
Большой и сильный, Адам Тюдор лежал на ее кровати, всем своим видом как бы насмехаясь над ее девичьей хрупкостью. Он лежал без галстука и пиджака, верхняя пуговица рубашки была расстегнута, и белизна хрустящей ткани оттеняла смуглую кожу, отчего она казалась еще более притягательной… Желание дотронуться, убедиться, что кожа его была действительно такой гладкой и теплой, как казалось, было мучительным, просто непреодолимым…
— Убирайтесь! — отвращение в ее голосе относилось скорее к себе самой, к своей неожиданной чувственности. Очевидно, он это почувствовал — потому что его глаза загорелись насмешливыми искорками, он сбросил с кровати свои сильные длинные ноги, обутые в черные туфли, освобождая ей место.
— He-а. Иди ко мне, лапочка. Та гробница, в которую ты меня поместила, слишком мрачна для того, что у меня на уме.
Ей не было необходимости спрашивать, что у него на уме, его зеленые, полные желания глаза, изгиб мягких губ не оставляли на этот счет ни малейших сомнений. Она не задаст ему вопрос и не доставит ему удовольствие. И чтобы покончить со всем этим, Селина резко спросила:
— Откуда вы узнали, где моя комната? Просто догадались или совали нос в каждую дверь?
Он медленно покачал головой, и жест этот выражал скорее печаль, чем гнев, отчего ей захотелось ударить его, однако в глазах его играли смешинки. Он провел красивой, прекрасной античной формы рукой по подбородку, на котором уже проступила темная щетина, и произнес:
— Я совершенно точно знаю, где ты спишь. Я знаю твои вкусы в музыке и еде. Я знаю, как ты любишь проводить досуг. Ты обожаешь Моцарта, Вивальди и Глюка. У тебя прекрасный аппетит, ты ешь абсолютно все, но предпочитаешь итальянскую кухню, ты любишь ходить пешком. Ты привыкла к этому, когда у тебя была собака. Рыжий сеттер, правда? И вообще, дорогуша, я знаю про тебя почти все… — Улыбка его сейчас походила на хищный оскал, и она почувствовала страх, — а что я не знаю, то собираюсь узнать. С нетерпением ожидаю этой возможности.
Селина почувствовала, что холодеет, страх и отвращение заморозили кровь в ее жилах. Она старалась не дрожать, чтобы он не почувствовал, насколько она напугана. У нее было такое ощущение, что в ее мир ворвался самозванец, осквернил ее самые сокровенные чувства. Он был достаточно хитер и помнил свои преимущества. И тут она выпалила, стараясь обмануть его своей деланной храбростью:
— Если через секунду вы не уберетесь из этой комнаты, а через десять — из дома, то я вызову полицию. — Пытаясь продемонстрировать свою решимость выполнить угрозу, она почувствовала, как трудно ей дышать, когда их взгляды сошлись, а его мурлыкающий мягкий голос произнес:
— Не буду тебе мешать, лапочка. Но ты можешь попасть в весьма неловкое положение, когда тебе придется отвечать на кучу щекотливых вопросов. Понимаешь ли, я имею полное право находиться здесь. Этот проклятый дом со всеми потрохами принадлежит мне.
И Селина поняла, что за темные мрачные предчувствия мучили ее все эти дни. Она смертельно побледнела.
4
— Я вам не верю, — наконец смогла произнести Селина тусклым голосом. Она почувствовала пульсирующую боль в голове, ноги ее подкашивались. Ей показалось, что она вот-вот потеряет сознание.