Расчёт Овсянникова оправдался полностью. На нас, оборванцев, никто не обращал внимания. Иногда прогоняли, иногда кормили, давали хлеб, сухари и даже сахар. Скучающие от безделья артиллеристы долго расспрашивали: откуда мы, куда путь держим, есть ли у нас родители? Пока Телёнок рассказывал им всякие небылицы, я считал количество стволов.
Орудия были хорошо замаскированы — в тридцати шагах их трудно было отличить от окружающих скал и кустарников. С артиллерийских позиций были видны три ряда окопов, соединённых между собой ходами сообщения.
Моё внимание привлекло одно странное обстоятельство: к передовым позициям беспрерывно подъезжали подводы, гружённые боеприпасами. Обратно они возвращались порожняком. Но ведь ни боёв, ни даже перестрелок не было. Белые к чему-то готовились…
В самый разгар нашей беседы с артиллеристами неожиданно подъехал на коне полковник в сопровождении двух офицеров и солдата. Увидев нас, он остановил коня.
— Где ваш офицер? — спросил он у вытянувшихся перед ним солдат.
— Поручик Никольский уехали в штаб, — ответил высокий артиллерист с двумя нашивками на погонах.
— А эти как попали сюда? — полковник хлыстом указал на нас.
— Сами пришли…
— Разумеется, сами, не с неба же свалились! — Он обратился к сопровождающему его пожилому офицеру: — Видите, капитан, что творится? В двух шагах от передовой свободно разгуливают переодетые большевистские лазутчики, а наши доблестные воины, вместо того чтобы задержать их и немедленно отправить в штаб, делятся с ними пайком… Взять немедленно!
Молодой офицер и солдат спешились, подошли к нам.
— Дяденька, вы зря на нас думаете! Мы мирные!.. Хлебушка собираем на дорогу, — захныкал Телёнок.
— Молчать! — грозно прикрикнул молодой офицер и указал на землянку: — Марш сюда!
— Обыскать и допросить, — сказал полковник по-французски.
Неужели попался? Страха я не чувствовал, — не расстреляют же нас без всяких причин. Но задержать могли, а это хуже всего.
Нас втолкнули в полутёмную, пахнувшую сыростью землянку. Солдат с карабином встал у дверей. Я шепнул Телёнку:
— Не говори, если спросят, что мы встретились недавно. Сюда пришли вместе потому, что слыхали, будто около солдат кормиться легче…
В ответ он хитровато подмигнул нечего, мол, учить, сам знаю. Вошёл офицер.
— Ну-с, господа путешественники, покажите, что у вас есть?
Телёнок молча вытащил из сумки хлеб, сухари, несколько кусков сахара, разложил всё это на столе перед офицером.
— А ещё что?
— Ничего больше нет, — ответил Телёнок.
— Обыскать!
Стоявший у дверей солдат подошёл, пошарил по нашим карманам и протянул офицеру нож Телёнка.
— Больше ничего нет, ваше благородие!
— Рассказывайте по очереди, откуда, куда держите путь, и главное, что делали здесь? Только правду. — Офицер повысил голос. — Предупреждаю, солжёте — расстреляем!
— Из Таганрога я, батька ушёл на фронт, не вернулся… Мамка померла, остался один… Мы вольные, — куда хотим, туда и идём!..
Пока говорил Телёнок, я обдумывал свой ответ.
— Родился в Ростове-на-Дону… Сирота… Знаю, что в Тифлисе живёт брат мамы… Пробираюсь туда, — сказал я, когда офицер обратился ко мне.
— Да… Хорошо выучили урок, отлично!.. А теперь не скажешь ли, почему выбрали для ваших увеселительных прогулок именно прифронтовую полосу, и в частности расположение артиллерии?
— Около солдат кормиться легче, — они добрые, хлеб дают, — сказал я.
— Опытный комиссар вас проинструктировал! Как его фамилия?
— Кого?
— Не понимаешь? Ничего, поставят вас к стенке как большевистских шпионов, тогда поймёте!
— Вы нас не пужайте, господин офицер. Мы давно напужанные. — Телёнок дерзко посмотрел на офицера.
— Молчать! — рявкнул тот и опять обратился ко мне: — Вижу, ты разумный парень. Расскажи мне всю правду. В награду получишь хорошую одежду и двести рублей денег.
— Мне бы хоть пару ботинок, ходить больно, — я показал на свои ноги.
— Дадим тебе настоящие английские ботинки, им сносу нет. Итак, рассказывай.
— О чём, господин офицер?
— Кто вас подослал, с какой целью?
— Я же говорил, мы сами по себе.
— Врёшь!
— Зачем мне врать? Нас никто не предупредил, что сюда нельзя…
— Что ж, раз вы не цените хорошего отношения, чёрт с вами! Отправим в контрразведку, там заговорите, голубчики, заставят, — офицер повернулся и вышел.
Мы с Телёнком переглянулись: первая гроза миновала. Когда совсем стемнело, к нам в землянку вошёл солдат. Он молча зажёг коптилку, поставил на стол два котелка с дымящимися щами, положил большой кусок хлеба и ложки.
— Вот это жизнь! — воскликнул Телёнок. — Как в ресторане, — шамовку доставать не нужно, сами подают! — Он потянул к себе котелок и с жадностью стал хлебать щи.
Мне есть не хотелось. В голову лезли мрачные мысли. Завтра ночью наши придут в назначенное место, будут ждать меня. Не дождавшись, вернутся обратно. Потеряв связь со своими, я надолго застряну у белых. Комиссар решит: «Подвёл нас Ваня, не сумел выполнить задание!..» Убежать? По дороге в контрразведку убегу, решил я. А там будь что будет!.. Голос Телёнка вывел меня из этих размышлений.
— Ты поешь и не бойся! Выкрутимся, вот увидишь…
Я заставил себя проглотить несколько ложек щей и лёг на земляной пол. Телёнок растянулся рядом.
— Оно конечно, хорошо жить на готовых харчах, но страсть как не люблю сидеть взаперти!.. У старухи на что лафа была, и то не выдержал, — говорил он задумчиво. — А однажды со второго этажа сиганул. Дело было в Грозном, — облавку устроили, ну и посадили нас, беспризорников, в участок. День сидим, второй сидим — тоска заела. Мы с корешом залезли на окно и со второго этажа — р-раз! И — ходу! Ногу малость повредил. Месяц целый хромал — ничего, обошлось…
Лёжа рядом, мы тихо разговаривали. Телёнок рассказывал про своё детство, как жил у самого моря, помогал отцу рыбачить. Потом отца забрали на войну…
— Мамка пошла раз со стариками сети тянуть, простудилась, слегла и через три дня померла. Взяла меня к себе тётка, мамкина сестра, злющая-презлющая, каждым куском попрекала, дармоедом называла. Рассердился я, ушёл от неё. Про папку ничего не знаю, — пропал он у нас ещё в первый год войны, не пишет. Может, в плен попал, вернётся ещё. — Телёнок вздохнул и умолк.
Незаметно заснули, прижавшись друг к другу. Утром солдат вывел нас на прогулку, дал воды умыться, принёс еду и опять оставил одних. Меня охватило уныние. Лучше бы уж повели в контрразведку, — может, по дороге удалось бы убежать…
После обеда в землянку вошёл новый офицер. Он был молод, высокого роста, в очках. По двум золотым пушкам на его погонах я догадался, что это и есть тот самый поручик Никольский, про которого спрашивал полковник.
— Здравствуйте, орлы! — весело поздоровался он с нами и сел на табуретку. — Как отдохнули?
— Ничего… — Телёнок поднялся с земли. Офицер достал из серебряного портсигара папиросу, закурил.
— Давно пожаловали в наши края?
— Вчера… На хуторе помогали кукурузу убирать, за это нас кормили. Работа кончилась — прогнали. Решили добыть на дорогу хлеба — и обратно в город, — уверенно говорил Телёнок.
— Чем же думаете в городе промышлять?
— Известное дело, чем бог пошлёт…
— Воровать, значит?
— Зачем воровать? Мы этим не занимаемся. Где дадут…
Офицер со смехом перебил Телёнка:
— Где и сами возьмём!
— Бывает… Не с голоду же подыхать…
— Всё ясно! Блохин, накормите пацанов, дайте им буханку хлеба и отпустите на все четыре стороны, — обратился поручик к солдату с нашивками.
— Приказано отправить их в штаб и сдать контрразведке, — ответил тот.
— Выполняйте мой приказ! Они и без того достаточно намытарились. Нашему полковнику везде шпионы да лазутчики мерещатся. По-моему, он не доверяет даже собственной жене. — Офицер встал. — Поешьте и поскорее убирайтесь, иначе нарвётесь на неприятности…
Я ликовал в душе — не ждал, что так легко отделаемся!