В том переулке был домишко,
Ну, а в домишке том — «она»
С полуразрезанною книжкой,
С тоской, вязаньем и Амишкой —
Майора некого жена!
В том переулке был домишко,
Ну, а в домишке том— «она»!
Майор! Майор! Но где майор же?
Майор воюет на войне!
Что может быть на свете горше
Судьбы скучающей майорши
На «Петербургской Стороне»?
Майор! Майор! Но где майор же?
Майор воюет на войне!
Но вот коллежский регистратор
Встал перед нею «á genoux»[5]
И, сделав под окном сперва тур,
В любви пылая, как экватор,
Прельстил Майорову жену
Коллежский этот регистратор,
Пред нею вставши «á genoux».
Что ж? Кроме всяческих военных,
Есть и гражданские чины!
И, не позоря чин военный,
Мы беспристрастно совершенно
Отметить все же тут должны,
Что, кроме всяческих военных,
Есть и гражданские чины!
ДАМА В КАРЕТЕ
В Париж! В Париж! Как сладко-странно
Ты, сердце, в этот миг стучишь!..
Прощайте, невские туманы,
Нева и Петр! — В Париж! В Париж!
Там дым всемирного угара,
Rue de la Paix, «Grande Opera»,
Вином залитые бульвары
И — карнавалы до утра!
Париж — любовная химера!
Все пало пред тобой уже!
Париж Бальзака и Бодлера,
Париж Дюма и Беранже!
Париж кокоток и абсента,
Париж застывших Луврских ниш,
Париж Коммуны и Конвента
И — всех Людовиков Париж!
Париж бурлящего Монмартра,
Париж Верленовских стихов,
Париж штандартов Бонапарта,
Париж семнадцати веков!
И тянет, в страсти неустанной,
К тебе весь мир уста свои,
Париж Гюи де Мопассана,
Париж смеющейся любви!
И я везу туда немало
Добра в фамильных сундуках:
И слитки золота с Урала,
И перстни в дедовских камнях!
Пускай Париж там подивится,
Своих франтих расшевели,
На черно-бурую лисицу,
На горностай и соболя!
Но еду все ж с тоской в душе я!
Дороже мне поклажи всей
Вот эта ладанка на шее!
В ней горсть родной земли моей!
Ах, и в аллеях Люксембурга,
И в шуме ресторанных зал —
Туманный призрак Петербурга
Передо мной везде стоял!..
Пусть он невидим! Пусть далек он!
Но в грохоте парижских дней
Всегда, как в медальоне локон,
Санкт-Петербург — в душе моей!
БЕЛОЙ НОЧЬЮ
Белой мертвой странной ночью,
Наклонившись над Невою,
Вспоминает о Минувшем
Странный город Петербург…
Посмотрите! Посмотрите!
У Цепного Моста кто-то
В старомодной пелерине
Неподвижно смотрит вдаль…
Господин в крылатке тихо
Про него шепнул другому:
«Николай Васильич Гоголь —
Сочинитель «Мертвых душ»…
У Сената, сдвинув брови,
Гнет сверкающую шпагу
Незнакомец в треуголке
С пистолетом при бедре…
Отчего так странно-бледен
Незнакомец в треуголке?
Отчего сжимает петля
Золоченый воротник?
Чу! К нему, гремя оружьем,
С двух сторон подходят двое!..
Подошли! — «Полковник Пестель,
Нас прислал к вам государь!»
Белой мертвой странной ночью,
Наклонившись над Невою,
Вспоминает о Минувшем
Странный город Петербург…
С Петропавловской твердыни
Бьют Петровские куранты,
Вызывая из могилы
Запоздавших мертвецов…
И тотчас же возле Арки —
Там, где Зимняя Канавка,—
Белый призрак белой дамы
Белым облаком сошел…
Зазвенели где-то шпоры…
И по мертвому граниту
К мертвой даме на свиданье
Мчится мертвый офицер…
«Германн!» — «Лиза!» И, тотчас же,
Оторвавшись от гранита,
Незнакомец в альмавиве
Смуглый профиль повернул!..
«Александр Сергеич, вы ли,
Вы ли это тот, чье имя
Я в своих стихах не смею
До конца произнести?..»
Белой мертвой странной ночью,
Наклонившись над Невою,
Вспоминает о Минувшем
Странный город Петербург…
СНОВА В ПЕТЕРБУРГЕ
Прощайте, немцы, греки, турки,
И здравствуй, русская земля!
В своем я снова Петербурге,
Я снова русский! Снова — «я»!
Еще вчера я был не русским!
И, запахнувшись в черный дым,
Гранитный воздух Петербургский
Еще вчера был не моим!
Сегодня ж, странный и бессонный,
Брожу по Невской мостовой
И с Александровской Колонной
Взлетевшей чокаюсь мечтой!