— Стой! Стой!
Майор выскочил на бугорок, в полумраке рассмотрел, как с вершины Верблюжий горб, трусливо прячась за камни, бежали два матроса. За ними, поливая из автоматов, гналась небольшая группа вражеских солдат.
Навстречу матросам выбежал майор Карпов.
— Стой! — повелительно крикнул он. И упав за камень, ударил из автомата по вражеским солдатам.
Три вражеских солдата были срезаны автоматной очередью Карпова и остались неподвижно лежать на снегу. Остальные обратились в бегство. Вдогонку с криком «ура!» устремились только что струсившие матросы.
— Плохи у меня дела, Степан, — признался другу Андрей Уточкин.
Ерохин приподнял голову. Над ним нависла дышащая огнем главная скала Гранитного линкора.
— Вот она! —жарко сказал он сидевшему за ближним камнем матросу Камушко, с расстроенным, но решительным и возбужденным лицом, одному из двух, только что проявивших минутную трусость. — Будем там сегодня!.. — И, нахмурившись, строго спросил: — Как это, дорогой, такой конфуз с вами приключился?
— Ды я... сам не знаю,— пробормотал Камушко.— Их пятеро было, а нас двое...
— Струсили, значит?
— Ды нет...
— А как же?
— Страшно стало...
— Вы и убежали?
— Ды мы не бежали — отступали...
— Это, дорогой, и есть трусость!
Камушко ничего не ответил. Он хмуро посмотрел в сторону врага.
— Мне тоже иногда страшно бывает, но я стараюсь не думать об этом, и сам начинаю нагонять на врага страх! — продолжал Ерохин.— Здорово помогает!
— И не убегаешь?
— Никогда!
— Впервые я, понимаешь? Не воевал ведь...— тяжело вздохнул Камушко.
— Не унывай, друг, еще героем будешь!
— А правда, на зло майору Карпову героем стану! — набычился Камушко.
— Почему на зло майору? — спросил удивленный Ерохин.
— Ды он, чай, думает — матрос Камушко струсил...
— И я так думаю.
Камушко ничего не сказал, отвернулся, посмотрел куда-то в сторону. Потом схватил гранаты и автомат.
— Стой! Куда! — цепко схватил вскочившего было Камушко Ерохин.— Убьют...
— Двум смертям не бывать! Один на врага брошусь!..— прошептал Камушко.— Не трус я! Не трус!..
— Ложись! — Ерохин с силой прижал его к камню.
Оглушительно взорвалась упавшая рядом мина. Кто-то глухо застонал. Торопливо прополз усатый санитар. Опять грохнули взрывы. Так и не дополз до раненого санитар — остался неподвижно лежать на задымленном снегу.
— И с нами так будет... — голос Камушко дрогнул.
...Командир батальона майор Уточкин расположился в нескольких десятках метров от противника и с нетерпением ждал, когда начнут действовать фланговые десантные группы. Он был уверен, что тогда противник будет вынужден отвлечь на них основную массу артиллерийского огня и его батальон снова поднимется и проскочит вперед. Соседние батальоны помогут.
— Товарищ майор! — доложил связист,— вас вызывает командир полка.
Уточкин взял трубку. Командир полка сообщил, что на обоих флангах десантные группы успешно высаживаются. Противник обнаружил их, завязался ожесточенный бой. Командующий разрешил артиллеристам сделать пятиминутный налет на огневые точки противника.
— Хорошо,— облегченно вздохнул Уточкин.— На вершине Гранитного буду сегодня!
Уточкин приподнялся, выглянул из-за камня. На востоке над силуэтами скалистых гор светлели краешки тяжелых кучевых облаков.
Леонид Ерохин, сжав в руках автомат, следил за командиром роты и командиром батальона.
— Не подведи, Камушко! — строго посмотрел он на своего нового товарища, которого майор Карпов поручил лично ему учить смелости.
— Сомневаешься? — пробурчал тот.
— Помни, пуля всегда труса ищет, смелого минует, а от героя, как от косой брони,— рикошетом, снова на поиски труса.
— Ды... я тверже косой брони! — нахохлился было Камушко и вдруг схватил Ерохина за руку. — Смотри! Смотри!
— Начинается! — блеснули глаза у Ерохина.
Над линией фронта поднялись сигнальные ракеты, а за ними, сотрясая скалы, ударили десятки разнокалиберных батарей Угрюмого. Вздыбились столбы из огня, дыма, земли и камня вражеских укреплений.
— Приготовиться! — подал сигнал командир роты.
Эта команда будто ножом полоснула по сердцу Камушко. У него, как и прошлый раз, задрожали колени, озноб охватил тело — зуб на зуб не попадал. «Только бы кто-нибудь не заметил,— думал он.—А что если конец?» Он зажмурил глаза. После озноба его бросило в жар, потом сразу ослабли все мускулы, отяжелели веки, ему захотелось спать. «Глаза слипаются, — он ущипнул себя за нос, — не уснуть бы!»