Шредер тоже был рядом, около непокорной скалы. Он приказал выделить солдат, которые сорвали бы с вершины «красную тряпку». Полковнику казалось, что руководимая им операция успешно закончена.
— Захватить живым, если он еще существует, этого... Углова! — приказал полковник. Он хотел еще что-то сказать, но со стороны Угрюмого прошуршал в воздухе тяжелый снаряд и взорвался у самой скалы, где были русские и куда только что бросилась лавина немецких солдат. Раздался второй взрыв, третий. Шквал артиллерийского огня обрушился на участок обороны североморцев. Оставшиеся в живых вражеские солдаты в панике заметались между камней.
— По своим? — удивленно спросил Курт.
— Нет, больше по нашим!
— Понимаю. Они вызвали огонь на себя. Это страшно. Не люди — дьяволы!
— Узнаю их. Настоящие воины,— мрачно бросил Шредер.— Прекратить атаку! Отвести оставшихся в живых солдат от скалы. Надо помочь их артиллерии,— зло засмеялся он,— стереть этот гранитный штык с лица земли!
Егеря торопливо отступили. Из-за Гранитного линкора заговорила шредеровская артиллерия.
Тяжелые снаряды зашуршали над скалами. Артиллерия Угрюмого перенесла огонь на артиллерию Шредера. Началась грозная огневая дуэль.
Укрывшись в гранитных расщелинах, матросы по вспышкам отыскивали и засекали огневые позиции противника. Углов, напрягая силы, корректировал огонь своей артиллерии. Он хорошо видел, как губительный шквал неожиданно и точно обрушился на огневые позиции противника.
— Теперь на нашей улице праздник! — толкал Амас Камушко.— С большой горы нам видней! Еще одна батарея господу богу душу подарила!
— И на той, что в лощине, пожар! Прямое попадание!— ликовал Камушко.— Ды и которая у зеленого камня тоже замолкла! Смотрите! Смотрите!— закричал он вне себя.
— Корабельная заговорила! — сбив с обмороженного лица повязку, ликующе крикнул Сибиряк.— Ну, сердешные, кончились наши мучения!
От нахлынувшего счастья Ерохин был вне себя.
— Что же смотреть-то? — он хватался то за автомат, то за незаряженную винтовку, то за увесистый булыжник.— Громить их надо!—хотел уже схватить последнюю гранату, резерв капитана, и крикнуть: «За мной, ура!»—но его остановил строгий взгляд командира.
— За поведением противника следите,— твердо отрубил Углов.— Пользы больше будет.
— Есть следить за поведением противника! — повторил Ерохин.
Пренебрегая опасностью, он быстро вскарабкался на скалы, где трепетно реял установленный им советский флаг, посмотрел в сторону врага, и восторженные глаза его помрачнели.
— Не может этого быть,— заскрежетал он зубами,— силищи-то!
По косогорам, лощинам, ущельям двигались к Гранитному линкору вражеские роты и батальоны.
Из-за гряды гор появлялись новые и новые эскадрильи бомбардировщиков.
Справа, в открытом море, сквозь дымку утреннего тумана вырастали эскадры вражеских кораблей.
— Держись, Леня! — матрос туже затянул ремень.— Вот и наши пошли!
Навстречу кораблям врага мчались советские торпедные катера. За ними развернутым строем шли тяжелые корабли. В воздухе закружились свои и чужие самолеты. Они пикировали, загорались, разваливались и падали, оставляя в небе хвосты густого дыма.
Угрюмый стал неузнаваем, он будто дышал огнем крупнокалиберных пушек, треском зениток и мечущих раскаленный металл «катюш». А там, на востоке, за грядой зубчатых гор матрос видел яркое зарево. Оно поднималось, ширилось, светлело— это, прорвав вражескую оборону, шли на помощь североморцам армейские части.
— Победа! Наша победа!—не сдержал радости Ерохин.
Наземный огонь со стороны противника слабел. Артиллерийская канонада с Угрюмого скоро оборвалась. На перешейке установилась тишина. В небо взлетели стаи красных ракет.
За ними, разорвав тишину, покатилось по ущельям могучее «ура!».
Морские пехотинцы Угрюмого пошли на штурм укреплений врага.
Угловцы ликовали, обнимали друг друга, целовались, плясали, плакали и смеялись.
— Эх, нам бы гранат сейчас! — рвался вперед Сибиряк.— В тыл бы им ударить!