Выбрать главу

— В каком направлении? — неприязненно спросил Шредер.— Все дороги перехвачены противником.

— Без дорог!

— В горы?

— Да.

— Там безлюдье, холод. Там смерть! — повышая голос, продолжал Шредер.— Это не выход!

— Это приказ фюрера!

— Глупый приказ!

Генерал взялся за кобуру пистолета.

— Что вы предлагаете?

— Надо было раньше прислушиваться к моим предположениям,— сухо сказал полковник.

— Что же теперь?

— Теперь поздно. Мы проиграли сражение!

— Предлагаете сложить оружие?! — побагровел гестаповец и вынул пистолет.

Его примеру последовали и охранники Шредера. Гестаповец побелел. Торопливо спрятал пистолет в кобуру.

— Мне с вами не по пути, господин генерал! — как будто между ними ничего не произошло, спокойно сказал полковник Шредер.— Проводите генерала к самолету! — приказал он.

Советские войска были уже близко. Шредер вошел в землянку, плотно закрыл за собой дверь и устало опустился на стул.

«Все рухнуло. Разгром, разброд, хаос!» — мрачный взгляд его остановился на висевшей над столом карте великой Германии с границей по Уралу, на портретах Мольтке, Шлиффена и Гитлера. В глазах Шредера вспыхнула ненависть. Морщинистое лицо его стало жестким. Он вскочил, сдернул со стены карту, разорвал ее в клочья, потом сорвал портреты, бросил, их под ноги и стал остервенело топтать.

— Завоеватели! Теперь кончено с вами! — прохрипел он.

В землянке глухо прозвучал выстрел...

Светлая теплая палата фронтового госпиталя. На пружинистой белоснежной кровати неспокойно ворочается с боку на бок Ерохин. Он то закроет разгоряченную голову простыней, то вдруг приподнимет ее и прислушается. Ему кажется, что где-то далеко звучит музыка. Он закрывает глаза, голова его тяжело падает на подушки... И снова бугрится перед ним седое Баренцево море, глубокое, как тоска по Родине. Вот оно вскипело, забурлило и с ревом обрушилось на угрюмые прибрежные скалы. Встревоженные бурей взмывают над обледеневшими скалами стаи заполярных чаек и со стонущим криком долго кружатся над нагромождением окаменевших чудовищ.

— Нет, это не чайки, это метель!— распластав на постели разгоряченное тело, кричит Ерохин.

И опять знакомая музыка. Она нарастает, сливается с ревом бушующего моря.

— Что это? — Леонид поднял голову. Осмотрелся. Не холодный гранит вокруг него, а бесформенные глыбы из солнечного камня. Из них вырисовываются знакомые человеческие фигуры. Они будто живые. Вот с гранатой в руке Арбузов. Он ринулся с высокой скалы в гущу вражеских солдат. Вот Павел Гудков, Федя Егоров...

А кто же тот, что на вершине неприступной скалы водружает пробитое пулями красное знамя?

— Да это же я, Леонид Ерохин! Только не из солнечного камня! Я не погиб! Матрос Леонид Ерохин жив! Жив! — громко кричит он.

Через некоторое время сознание вернулось  к больному: Ерохин открыл глаза. Торопливо ощупал себя:

— Живехонький, теплый! Хорошо, что не из камня! — облегченно вздохнул он.— А где же я? Может, это опять сон?

— Нет, это не сон! — говорит склонившаяся над Леонидом белокурая девушка.— Госпиталь это...

— Где же мои товарищи? Командир где? — приподнялся больной.— Скажите, сестричка, живы они?

— Живы! Капитан Углов в соседней палате лежит. Плох он был. Ох, как плох! — сестра даже зажмурила глаза.— Хорошо, что сердце у него железное.

— А теперь?

— Теперь,—сестра улыбнулась,— Героя ему присвоили.

Ерохин обнял девушку, крепко поцеловал.

— Спасибо вам.

— За что же? — потупив глаза, смущенно спросила сестра.

— За то, что вы первая сообщили мне об этом.

— ...Елене Ильичевой, Амасу Кандакяну, Семену Сибиряку, Камушко...— сдержанно продолжала она.

— Это такие, такие люди,— Ерохин подыскивал подходящее сравнение,— настоящие!

Девушка осторожно поправила повязку на голове матроса.

— И вам...— чуть слышно прошептала она.

— И мне? Как же это? Ведь я ничего... Они все! Федя Арбузов, Федя Егоров, Паша Гудков, лейтенант Юрушкин...

— Им посмертно,— после долгой паузы сообщила сестра.

Ерохин молчал. Молчала и девушка. Потом она поднялась, подошла к окну, отдернула штору.

— Гранитный линкор теперь на веки вечные наш, — тихо произнесла она. — Скоро конец войне.

В окно неудержимым потоком хлынули лучи поднимающегося из-за горизонта солнца.