- Понял.
- Завтра я вылечу в Тюратам. Там что-то интересное уже нащупали, я так понял Ламсдорфа, но это все - испорченный телефон.
- Кого бы вы хотели взять?
Я помедлил.
- Совсем я отупел на югах. Впереди телеги лошадь запрягаю. Давайте-ка мы очертим круг лиц, участвующих в деле. И кроме них уже - ни-ни. Пусть будет у нас, скажем, четыре группы. Вы - мой заместитель, так им и будете; ни в какую из групп ни вы, ни я не входим. Общее руководство, так сказать. Группа "Аз" - эксперты, мозговой центр. Специалист по гравимеханике, специалист по взрывным устройствам и... вот еще что. Специалист по измененным состояниям психики.
Брови Куракина чуть дрогнули.
- Это как?
- По правде сказать, сам толком не знаю. Посмотрите среди врачей-наркологов, что ли... Кто-то, кто разбирается в аффективных действиях, в гипнопрограммировании, вот! Это еще лучше.
- Понял, - с сомнением сказал Куракин.
- Три человека. Группа "Буки" - скажем, тоже три человека. Этим суждено рыться в архивах, картотеках, поднимать, когда понадобится, пыль ушедших лет. Группа "Веди" - обычные детективы. Ну не обычные, конечно, а получше. Думаю, нам будет зеленая улица, дадут любых. Четыре человека. И группа "Добро" - скажем, шесть человек. Наша охрана. И на них же, в случае необходимости, выпадет силовое взаимодействие с противником.
Я намеренно пропустил четвертую букву алфавита. В подобных случаях я всегда поступал так. Пусть нашим боевикам уже само название их отряда постоянно напоминает о цели, о смысле их деятельности. А вот знаю я - с пистолетом в руке, под пулями, очень легко сорваться в бестолковую ненависть. Были прецеденты.
- Подработайте состав пофамильно, Федор Викентьевич. А я посмотрю. Часа вам хватит?
- Попробую.
- Попробуйте. Я буду здесь.
- Разрешите идти.
- Да, конечно. Какие уж тут политесы.
Дверь за ним закрылась, и снова в уши будто впихнули по целому мотку ваты. Глаза жгло. Словно я отсидел глазные яблоки. И начинала болеть голова - запульсировало то ли в затылке, то ли в темени. Скорее всего, и там, и там. За окнами не светлело, хотя уже шло к четырем. Как часто бывает, вместо белых ночей природа подсовывала нам черные тучи.
Очень хотелось уже позвонить Лизе. И Стасе. И той, и другой. Просто узнать, как они там. Нет, пожалуй, сначала Стасе. За нее я беспокоился больше, она могла простудиться в аэропорту.
Что я там ляпнул государю о тяготах, переживаемых математиками при решении задач о многих телах? Вот уж действительно, Что телах, то телах.
Нет, в такой час звонить домой - в тот ли дом, в этот ли - совершенно немыслимо. И я позвонил в Лодейнопольский отдел - уж там-то наверняка кто-нибудь не спит.
Там действительно не спали, более того, дожидались звонка из столицы. Сбор фрагментов гравилета был прекращен в двадцать три сорок семь. То, чего не нашли, уже не найдет никто, разве что по случаю - дождь, земля размокла, болота вздулись... Все, что удалось отыскать, с максимальной осторожностью сложено под крышей, в приемной отдела и на лестнице. Лодейнопольцы сами даже не пытались как-то анализировать найденное, боясь что-то упустить или видоизменить ненароком. Я одобрил и сказал, что не позже полудня эксперты будут.
Так, чуть не забыл. То есть совершенно забыл; попервоначалу подумал, а потом забыл в суматохе - и понятно, собственно, почему. В работоспособность этой версии я не верил. Но для очистки совести решил раскрутить ее до конца. Чем черт не шутит.
Позвонил в шифровальный - там дежурство круглосуточное, не то, что дома.
Впрочем, у дома иные прелести.
- Трубецкой говорит.
Там уже знали, что это значит.
- Вашингтонскому атташе Каравайчуку. "Строго секретно. Срочно. Постарайтесь, как по официальным каналам, так и любыми иными доступными вам средствами узнать, не происходило ли когда-либо, особенно в последнее время, попыток диверсий либо террористических актов в сфере североамериканской части проекта "Арес-97". Не имеет ли ФБР данных о готовящихся в настоящее время, или предотвращенных в прошлом, акциях подобного рода. Мотив не камуфлируется: МГБ России в связи с катастрофой "Цесаревич" отрабатывает версию, согласно которой некие силы оказывают противодействие реализации проекта в целом. Центр". Немедленно зашифруйте и отправьте.
С этим тоже пока все.
Что же меня так насторожило? Слепая убежденность в том, что товарищ по борьбе не способен на преступление - это, конечно, лирика; хотя и ее сбрасывать со счетов не стоит, но полагать, будто человек, когда-то давший обет "всяким своим умыслом и деянием по мере сил и разумения к вящей славе рода человеческого", может порешить ближнего своего, лишь сойдя с ума все же перебор. Но ведь было еще... Как сказал государь? "Странности были замечены в его поведении незадолго до катастрофы". Вот. Какие странности? Почему Ламсдорф ничего подробнее не сказал? Вздор, вздор, хорошо, что не сказал, надо лететь и разбираться самому. Еще четыре часа ждать. Хуже нет - ждать. И что особенно обидно и тягостно - сейчас делать нечего, а придет утро, и хоть разорвись: и Лиза, и Стася, и Тюратам, и Лодейное поле...
Дверь открылась, и влетел, помахивая листком бумаги, радостный Куракин.
- Есть такой специалист! - крикнул он, широко шагая к столу. Уселся, кинул ногу на ногу и пустил ко мне через стол лист с рядами фамилий. Странно даже, то мы сразу не сообразили. Это от бессонницы, не иначе. Я поначалу даже обиделся - задание думаю, типа зашибись. Пойди туда - не знаю куда. Но компик все держит в бестолковке. Вальдемар Круус, помните? Он деблокировал память гипноамнезийникам, проходившим по делу "Зомби".
Еще бы не помнить, Действительно странно, что не сообразили сразу. Не раскачались еще. Круус - блестящий психолог.
- Другое дело, - сменил тон Куракин, - я не понимаю, зачем он вам понадобился... в данном случае. Вот список, посмотрите.