Сразу с вокзала Шаров заехал к старой подруге матери. А. М. — единственная — помнила о нем, писала в колонию письма и присылала посылки. Тетушка постарела. Как всегда, она сытно накормила и вспомнила про Оксану.
— Мальчик у ней родился. И ведь этот ребенок мог твоим быть, — в расстроенных чувствах сообщила тетушка.
— Ну, вы скажете…
— Да, да! — подтвердила она. — И надо ж такому случиться! Её муж, милиционер, ведь занял твое место.
Он ничего не ответил, подумав, что А. М. продолжает выражаться фигурально; однако из дальнейших её откровений понял, что Оксанин муж «занял его место» в более конкретном смысле: посадили. За коррупцию, за превышение полномочий. Ну, так что ж теперь? Общее количество заключенных не изменилось.
Слава богу, инициативность постаревшей тетушки угасла, и она даже не подумала о том, чтобы свести освободившегося Шарова с одинокой теперь Оксаной.
Потом он отправился на квартиру. Здесь его ждал сюрприз. Виктория Павловна съехала, умудрившись продать новому жильцу две комнаты — свою и ту, которую Шаров отдал ей во временное пользование. Хорошо еще, все вещи сохранились. И старое запылившееся пианино, и библиотека отца, и мамин портрет на стене.
Шаров остановился под ним. Мама, как и прежде, ласково и чуть печалясь, смотрела на него. Даже показалось, что печали на портрете со временем прибавилось. Что за чудеса? Время действует не только на людей, но и на их изображения?
«Странно, что я на вашу маму похожа», — припомнил он, что говорила Рита, в первый раз попав к нему. И ведь, пожалуй, она права. То ли портрет потемнел, то ли в комнате было пасмурно, но теперь мама на стене и ему показалась похожей на уехавшую девушку. Или не похожа? А если на два шага отойти? Или чуть сбоку глянуть?.. Он вздохнул и попытался усилием воли освободиться от мыслей и видений: «Надо придти в себя и продолжать жить».
Но буквально на следующий день опять припомнил о девушке, встретив во дворе Сашу. Сентябрь уже начал разрисовывать красками зеленую грунтовку листьев. Саша стоял под кленом с группой товарищей; они громко смеялись и передавали друг другу большую пластиковую бутылку. Шаров, желая восстановить с ним общение, подозвал и сообщил, что опять дома, и Саша, как прежде, может заходить к нему за книгами.
Но Саша, возмужавший, почти сравнявшийся с Глебом по росту, ответил, что сейчас в книгах не нуждается, так как «предки» купили ему компьютер, и он, если надо что узнать, пользуется Интернетом. Говорил теперь Саша баском, только иногда голос у него срывался на юношеский дискант. Шаров отметил его бронзовый загар, покрывавший лицо и шею. Как молниеносный разряд грозы, мелькнула догадка: «Господи! Да уж не к сестре ли он ездил на каникулах?» И, почти уверенный в этом, спросил:
— Саша, а ты из Новороссийска давно вернулся?
— Из Новороссийска? — удивился юноша. — Чего я там не видел?
— Но ты же у сестры был? — продолжил свои предположения Шаров. — На море загорал?
— А с чего вы взяли, что она в Новороссийске?
— Ну, прикинул, проанализировал…
— Плохой вы аналитик, — ухмыльнулся Саша. — В Одессе она. И к ней я не ездил. У нас тоже летом несусветная жара стояла.
Он отошел к своим друзьям, а Шаров еще долго неподвижным пеньком торчал на месте, обмозговывая новые сведения о Рите. Вон куда её забросило! В город, основанный Дюком Ришелье и воспетый Утесовым, где баркасы, полные кефали, Мурка в кожаной тужурке и знаменитая лестница, по которой катилась коляска с ребенком в фильме «Броненосец Потемкин». Город, в котором в своё время побывал Пушкин. Кажется, именно про Одессу он написал: «Там русский дух, там Русью пахнет». Хотя, правда, это было очень давно, а сейчас там, судя по всему, запашок другой.
«Однако опять я о Рите, — спохватился он. — Может, хватит?» Но вечером того же дня о Рите ему напомнили еще раз. На той самой скамейке, где подолгу он просиживал раньше, расположился Чибисов. Шаров был рад встрече со старым знакомым. Но, взглянув на него, поразился и не поверил своим глазам. Небритый, неумытый, в помятой шляпе, сдвинутой на затылок, глаза бессмысленно мигают. Да уж не пьян ли сторонник «торпедной атаки» на маргиналов?