Выбрать главу

Мы все были глубоко ранены, каждый из нас по-своему. В ком-то торчал острый нож предательства, кто-то был сплошь обожжен болезнью. Другие прятали от взгляда язвы, оставленные разочарованием, или пытались баюкать сломанные кости своей уверенности в жизни. И я понимала, что всё в жизни чересчур условно. Мой собственный груз казался подчас туманным и нереальным на фоне чужих бед. А иногда превращался в многотонный монолит.

Я возвращалась в офис социальной службы, когда на углу улицы столкнулись две машины. Сбежавшиеся люди помогали водителю одной из них выбраться из кабины, и тот, волоча за собой поврежденную ногу, стонал и требовал, чтобы полиция приехала как можно скорее.

— Я купил машину месяц назад, и этот козел должен мне возместить её ремонт! — завопил он в ответ на уговоры подумать сперва о своем здоровье. Второй водитель, молодой, но уже начинающий полнеть, мужчина бегал вокруг своего автомобиля, оценивая повреждения. Я стояла неподалеку, наблюдая за происходящим. На газоне возле дороги лежало тело сбитой кем-то кошки. Маленькое, уже окоченевшее и отпустившее всё, что делало её живым клубком песочной шерсти.

— Не знаете, может это чья-то кошка? — обратилась я к стоящей рядом пожилой даме. Лицо её выразило полнейшее недоумение, которое затем сменилось негодованием.

— Вам важнее какая-то дохлая кошка? Там человек умирает! — Воскликнула она, всплеснув руками.

— Насколько я чувствую запахи, если он и умирает, то явно от того, что в нем по макушку плещется спирт, — отозвалась я. Вышло достаточно громко, и, похоже, что водитель, чью ногу уже пытались пристроить в подобие самодельной шины, тоже услышал меня. На мгновение он перестал голосить и закатил глаза, словно готовился отправиться в иной мир. Неодобрительные взгляды стали поворачиваться в мою сторону. Не дожидаясь коллективной проповеди, я отошла в сторону и направилась дальше, к невысокому кирпичному зданию социальной службы.

Раковая опухоль общества, если оно состоит больше чем из двоих человек, это сплетни. К вечеру о моем ужасном пренебрежении к людям, почти ненависти к их страданиям, знала добрая половина городка. Когда я прошла к стойке, усы немолодого мужчины, заведовавшего единственным баром в городе, сердито дрогнули. Он всем видом выражал свое неодобрение, но воздержался от высказываний.

— Так это Вы у нас человеконенавистница? — Прозвучало спустя полчаса за моей спиной. Я не обернулась. Женщина уселась на высокий стул рядом и помахала бармену.

Была она не настолько молода, чтобы носить огромные серьги. Да и костюм, украшенный леопардовым принтом, был слишком кричащим и броским. Вместе с тем, женщина держалась так уверенно, словно ей принадлежал и этот бар, и город, и весь мир в придачу. Она улыбнулась бармену, наливающему ей виски. Она улыбалась ему и всем, кто был вокруг, и такая улыбка заставила пожилого мужчину внезапно расправить плечи и выглядеть моложе на тридцать лет.

— Нельзя так ненавидеть людей, особенно, когда они страдают, — покачала головой женщина, поворачиваясь ко мне. У нее были зеленые с желтым глаза, уходящие к вискам. Я не могла понять, осуждает она меня или просто хочет высказать своё мнение, поэтому молча отпила свой виски.

— Нельзя их ненавидеть потому, что тогда опускаешься до их уровня, — женщина наклонила ко мне голову совсем близко, так, что её глаза практически были рядом с моими. На дне зелено-желтых омутов плескался смех.

— Я не ненавижу кого-либо вообще, — вежливо отозвалась я.

— Неправда, — женщина выпрямилась, покачивая одной рукой свой стакан. Длинные ногти второй постукивали по поверхности стойки. — У Вас на лице написано, что вы ненавидите весь мир и в первую очередь — саму себя. Люди убегают от своих проблем в тишину лишь в двух случаях, когда они стары душой и смогли выбрать спокойствие, как лучшее, что может дать этот мир. Ну, или же если они столкнулись с чем-то настолько потрясшим их привычную жизнь, что нужно время понять и принять всё.

С детства я терпеть не могла слушать советы и наставления. Мне казалось, что всё нужно понять и определить самостоятельно, не полагаясь на чужую голову. Но сейчас я не могла не согласиться с правотой слов соседки по барной стойке. Пепельные волосы, уложенные в ворох кудряшек, не дрогнули, когда женщина резко покачала головой.

— Виновата, не представилась. Самар. Я живу тут уже больше десяти лет, и поэтому конечно в курсе всех сплетен и новостей.

— Ивана.

— Очаровательное имя, — улыбнулась Самар, — так вот, поверьте мне — каждый раз, когда я вижу обиженное животное, я готова выпустить кишки тому, кто это сделал. Я не ненавижу людей, я просто считаю, что в большинстве своем все мы — мусор, скот, живущий только для себя. Ну, саму себя я считаю такой же скотиной, что уж душой кривить.

Самар засмеялась над собственными словами, и я не смогла не улыбнуться вслед за ней.

— Позвольте мне дать Вам один совет, Ивана, — перестав смеяться, произнесла Самар, — когда Вы, наконец, сможете поставить все на свои места, не раздумывайте и уезжайте. Уезжайте и делайте то, что хотите сделать, но не можете сейчас признать. Быть правой — не всегда нужно, иногда правота превращается в жернов на шее, хороший и отлично топящий тебя на дне омута.

Было что-то в ней от кошачьих, и немигающие раскосые глаза, смотревшие прямо мне в лицо, лишь усиливали это сходство. Я покачала головой.

— Не все так просто.

— Всё в этом мире просто, — Самар обратила внимание на свой полупустой стакан и недовольно вздохнула. Помахала бармену, подзывая его к себе, — Самую большую тень отбрасывают очень маленькие камни, Ивана, так что надо просто сначала увидеть то, что есть. А не то, что кажется.

Я смотрела, как эта странная женщина улыбается бармену. Затем обратила внимание, как присутствующие в баре мужчины оглядываются на Самар, явно пытаясь выглядеть лучше и моложе, чем они были на самом деле.

Самар довольно жмурясь отпила новую порцию виски. Она действительно получала удовольствие от всего, не заботясь о косых взглядах женской половины присутствующих. Надо было быть достаточно сильной и независимой, чтобы иметь роскошь плевать на мнение остальных. Я покачала свой стакан, наблюдая, как тусклый свет преломляется в жидкости на дне.

— Хороший виски, — подмигнула мне Самар.

Затем похлопала меня по плечу и ушла, оставив после себя пряный аромат сандала, корицы и уверенности.

* * *

Звонок разбудил меня ровно в три часа ночи. Моргая и щурясь, чтобы разобрать сливающиеся в одно пятно цифры, я подтянула телефон к уху. Этот голос был мне не знаком, но по тону было ясно, что его владельцу много лет.

— Я говорю с Иваной?

— Да, — я скосила глаза на циферблат небольших электронных часов возле кровати.

— Простите, вероятно, я не рассчитал разницу в часовых поясах, — я могла даже представить себе говорившего. Невысокий пожилой мужчина, из тех, кто занимается антиквариатом или же живет за городом, разводя цветы. — Мне просто очень нужно было связаться с Вами.

— Вы от Нины? — Я могла предположить, что у сестры какие-то проблемы, и не смотря на то, что она дважды пыталась меня прикончить, всё же Нина решила опять напомнить о себе.

— Нет, — разуверил меня мой собеседник, — но я думаю, что всё же Вы знаете нашего общего знакомого.

Маленькие камни. Большая тень. Большая тень — это обман зрения.

— Полагаю, что Вы сейчас повесите трубку.

Он почти угадал, первым моим побуждением было закончить разговор. Вопреки извращенному желанию спросить — как, почему, где и что, поскуливавшему где-то глубоко внутри. Приняв моё молчание за согласие, старик продолжил:

— Если у Вас есть возможность, нам лучше бы встретиться. Это не телефонный разговор.

Через полчаса я забронировала билет на самолет.

* * *

Говорят, что тут всегда жарко и всегда весело. Не верьте им, тут сосредоточены все страсти мира. Город, переживший не одно разрушение взбунтовавшейся природы, продолжает пульсировать как огромное сердце. На улицах смешиваются краски и музыка, причудливые колониальные дома смотрят на мир, посмеиваясь тем, кто проходит мимо них пару сотен веков. Черное и красное, красное и желтое, бриллиантово-зеленый и неожиданно серый асфальт. Этот город опрокидывает на прибывшего всё то, что окружающий мир предпочитает прятать. Современные прекрасные Содом и Гоморра в обрамлении ночных кошмаров и дневных торжеств.