В квартиру на третьем этаже мы позвонили. Долго ждали отклика, пока чей-то хриплый голос не спросил нас:
- Кто?
- Снегиря не узнал, сволочь? - несвойственным ему басом спросил Стрельцов.
Дверь чуточку приоткрылась. Я сильно рванул ее на себя и тотчас же узнал в стоявшем на пороге того человека в драповой куртке, что покушался в подвале на мои дешевенькие часы.
Стрельцов вошел, подтолкнул его револьвером и громко крикнул:
- Руки!
Человек поднял руки над головой.
- В чужой квартире устроился, гад, - сказал Стрельцов и, не глядя на меня, спросил: - Он?
- Он.
- За что? - спросил в свою очередь ворюга. - Я в этой квартире ничего не взял.
- А в квартире на Пушкинской тоже ничего не брал? - продолжал допрос Стрельцов.
- Там я только в долю вошел, а работал Снегирь.
- С нами пойдешь, - заключил Стрельцов и, не оборачиваясь ко мне, добавил: - Подойди к окну, Вадим, не пришла ли машина: я ее сюда вызвал. Водитель знает.
Я обошел взломщика чужих квартир и, войдя в комнату, приоткрыл шторы. Машины не было.
- Ну что ж, - вздохнул Стрельцов, - поговорим пока с Криворучкой. Он не оратор, конечно, но кое-что рассказать может.
- Разрешите хоть руки опустить, гражданин начальник, - сказал Криворучка.
- Ладно, - разрешил Стрельцов.
Стоя у окна позади Криворучки, я вдруг заметил, что рука его тянется в задний карман брюк.
- Стрельцов! - крикнул я. - Он с оружием!
Бандит действительно успел вынуть браунинг. Но поздно: Стрельцов выстрелил первым. И Криворучка грохнулся на пол. Стрельцов подошел и посмотрел на лежащего. Большое красное пятно расползалось по лбу.
- Готов, - сказал Стрельцов.
- Он мог бы рассказать и о других, - пожалел я. - Их трое было.
На письменном столе стоял телефон. Начальник отдела взял трубку.
- Работает, - удовлетворенно проговорил он и набрал номер. - Товарищ полковник, Криворучку нашли. Сожалею, что не мог взять живым, моя вина. А вот с другим делом хуже. Личность установлена свидетельскими показаниями соседей по квартире. Кое-кого уже допросил. Есть подозрение. Еду.
Потом он набрал другой номер и распорядился, чтобы увезли труп и опечатали комнату.
- Слушай, Стрельцов, - сказал я, - ты доложил, что кого-то подозреваешь в убийстве капитана Березина. Кого, если не секрет?
- Вообще-то секрет, но тебе, думаю, сказать можно. Подозрителен мне ваш военный закройщик Клячкин. Он провожал капитана до двери и видел, что у того чемодан. Кстати, и деньги ему могут пригодиться.
- Не согласен, - возмутился я. - Честнейший человек. Он работал в ателье, имел и частный приработок. Никогда не занимал даже пятачка у соседей. Тем более не обвинишь его и в убийстве. Он трус и паникер, верно, но не убийца.
- А может быть, у Березина была с собой крупная сумма денег и ваш Клячкин узнал о ней?
- Он все лишние деньги переводил из Мурманска жене и теще. Какие суммы у капитана бронекатера? Убийцами его могли быть такие же субъекты, как этот бандит.
- Ладно, проверим, может, ты и прав. Пощупаем и бухгалтера, который тогда не ночевал дома. Узнаем, где он сейчас работает. Проверим его ночной пропуск. Боюсь только, что и его виновность сомнительна.
- Пришла машина, - сказал я.
На этом и кончился наш разговор с начальником отдела с Петровки.
6. Бухгалтер и его наган
Еще одна ночь, и еще одна воздушная тревога. Еще один налет вражеских "хейнкелей" и "мессершмиттов". Враг бросает на Москву тысячи истребителей и бомбардировщиков. И странное дело, Москва уже привыкла к тому, что она - это фронт. Люди работали и жили, не считая часов и ожидая только одного: разгрома гитлеровских полчищ у стен Москвы. Названия знакомых подмосковных железнодорожных станций, упоминаемых в сводках Совинформбюро, повторялись в разговорах без страха. И к воздушным тревогам даже привыкли: были уверены, что из сотни вражеских самолетов к городу прорвутся лишь единицы. Паники не было, хотя сомнения и множество вопросов возникали постоянно.
- Что-то в сводках уже не упоминается Жуков, - говорил Мельников.
Я принес из своей ближайшей к передней комнаты номер "Правды".
- Вот послушайте, если не читали. Это из постановления Государственного Комитета Обороны.
И я прочел:
- "Сим объявляется, что оборона столицы на рубежах, отстоящих на 100-120 километров западнее Москвы, поручена командующему Западным фронтом генералу армии тов. Жукову". И дальше о введении в городе и примыкающих к нему районах осадного положения. Слушайте: "Нарушителей порядка немедленно привлекать к ответственности с передачей суду военного трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте..." Одного такого пособника врага мы вчера расстреляли.
- Кто это мы? - спросил Сысоев.
- Начальник отдела из МУРа. И я при этом присутствовал, - не удержался, похвастался.
- Значит, это вы на меня накапали: завтра на Петровку вызывают.
- Я сказал только, что ничего о вас не знаю. Даже где вы работаете...
- Я же пояснил вам, что работаю бухгалтером в промысловой кооперации.
- Это не учреждение.
- Тогда конкретнее: группа управления Центросоюза Правление эвакуировано, небольшая группа осталась. А об убитом здесь в подъезде я ничего не знаю, так же как и о вас. Кстати, кого это вы кокнули?
- Не я, а оперативник. Я ездил с ним для опознания. Это бандит из грабительской шайки. Я видел троих в бомбоубежище на Кировской.
- И сразу решили, что это бандиты?
- По некоторым признакам. Не хочется рассказывать.
- Кстати, воздушная тревога уже началась, а мы в подвал не спускаемся, - вмешался в разговор Клячкин.
- Стоит ли? - усомнился я. - Может быть, в подъезд спустимся?
- А может, в картишки перекинемся? - предложил Мельников. - В подкидного, а?
Мы согласились. Надоело в сырой подвал спускаться, а стоять в подъезде управдом не позволяет... Вот мы и усаживаемся иногда за карточный стол. Хочется хоть немного отвлечься от фронтовых тем. Я, как журналист, информирован лучше моих соседей по квартире. Часть наших газетчиков военкоры. Приезжая в редакцию, они порой рассказывают больше и картиннее, чем сводки ТАСС и Советского информбюро. Поэтому, когда я ночую дома, меня обычно спрашивают, а я отвечаю. Сейчас же мне хочется не отвечать, а спрашивать.
- А почему вас, - спрашиваю я Сысоева, - так тревожит повестка из уголовного розыска?
- С чего вы взяли, что тревожит? Спросят - отвечу. Как наш дом разбомбили - пожалуйста. Как к вам вселили - извольте. С капитаном же я и двух слов не сказал, почему и кем он убит - понятия не имею. И эта повестка, по-моему, лишь проявление служебного рвения вашего оперативника. Ничего нового он не узнает. А убит капитан, думаю, какими-нибудь дезертирами или ворами в законе. Вы не рассказали нам, как встретились с ними, а работнику угрозыска, вероятно, дали, как это называется, детальный словесный портрет?
- Допустим.
- Или разговор их подслушали?
- Может быть.
- Ну и пусть ищет убийцу среди таких вот подонков. Чемодан ведь они сперли? Сперли. И документы тоже. Все ясней ясного.
Я промолчал. Прав был бухгалтер: ничего нового Стрельцов не узнает. Бывших воров, дезертировавших из армии, он найдет в Москве предостаточно. Ищи в пустых квартирах, допрашивай управдомов. Может быть, и найдешь среди новых жильцов убийцу нашего капитана.
- А как ты встретился с ними в убежище? - спросил Клячкин.
- Стояли рядом. Слышал их болтовню. Блатные словечки, разговор о пустых квартирах, - нехотя сказал я.
Перекидываемся картами. Помалкиваем. Сысоев на минуту выходит в уборную В комнате тепло от рефлектора, и пиджак Сысоева висит на спинке стула. Чуть-чуть сползает, и я поправляю его. Он необычно тяжел, что-то оттягивает его правый карман. Клячкин заинтересованно ощупывает его.