Ночью становится хуже, вижу тени различные. Они мелькают пред глазами, будто бы танцуют, а танец этот...ох, танец этот будто бы вводит меня в транс, завораживает меня он. Тени танцуют, а я смотрю на них. С открытым ртом и с таким взглядом, с которым смотрят на девушек, но нет, тут лишь тени, абстрактные...странные.
А ведь это просто тени. Да тени, именно они. Тени. Танцуют предо мной, на стенах, окнах, в отблесках от света свечи.
Тени, а когда они появились? Ещё много лет назад, в детстве, вроде бы припоминаю...а что же они делали раньше? Танцевали ли как сейчас? Не помню уже, помню лишь склонившуюся надо мной мать. Что она делала? Говорила что-то, шептала. Молилась ли? Этого я тоже не знаю и не помню, вижу только сам образ, пустая моя голова.
(конец отрывка)
Улица встретила меня привычной пылью, привычной пустотой и немного неприятным запахом. Знаете такое...как бы это описать точнее, смесь масла с уже слегка забродившим квасом, смешанным с парочкой гнилых луковиц, наиболее подходящее сочетание, чтобы понять какие миазмы пылали на улице. А я что, я уже привык.
Вдали рядом с одним из переулков лежал местный бездомный Гришка, веселый парень он, отец был офицером, воевал с Наполеоном даже, но в итоге проиграл почти все семейные деньги в карты. Вот ведь,жена его от горя утопилась, Гришка же пошёл попрощайничать, сам отец-герой просто был убит. Очередная игра в карты, закончилась убийством.
Страшно это все, видел я человека который играл в карты, так он и от бога ушел.
Я поравнялся с Гришкой и он слегка сиплым от вечного лежания на камне голосом спросил:
-Всеволод Михайлович, не будет немного денежек? Совсем чуть-чуть, мне бы воды, да хлебушка.
-Прости Гришка, сам гол как сокол, завтра пойду в издательство, выпрошу у них жалованье, дам тебе, продержишься до завтра?
Гришка кивнул и снова улегся на камни. Бедный ребёнок уже давно не ходит. Левая нога его черна, словно ворон и вряд ли она вообще, когда-нибудь вернет прежний вид. Правая нога напротив красна, словно раскаленный металл, но почти, так же как и левая не годна. Не двигается ни одна мышца. Ещё летом я предложил отвести Гришку к врачу, но мальчишка запротестовал, мол, откуда деньги возьму и прочее. И даже когда я пообещал, что оплачу все лечение, он лишь покачал головой и сказал, прямо как сейчас помню:
-Вам нужнее. Скоро понадобятся, после зимы тяжко будет. Всем.
Как сейчас помню, странный разговор этот. Что же имеет ввиду Гришка? Я конечно явственно ощущал изменения, они витали в воздухе, разуме людей и вообще в атмосфере всей жизни, но неужели бездомный мальчишка знает что-то или чувствует что-то, чего никто кроме него не может. Странно это все. Гришка вообще странный, пусть даже и вызывает зачастую жалость, глаза у него недобрые, будто бы пронизывают насквозь, настолько взгляд его упрямен, пуст, но устрашающ. Как посмотришь на него, так в душе, будто тростинка, надломится что-то, душа может, я не знаю, но во время разговоров с Гришкой, все же невольно, смотрю на одну из царапинок на его страдальческом лице, нежели в глаза. Не хочу, чтобы у меня что-то надломилось, не нужно этого.
Здание местной больницы, наконец, предстало предо мной, внутри фойе уже точно толпился ряд пострадавших, больных, буйных и прочих, которые нуждались или в срочной или в плановой помощи, поэтому внутрь я заходил с тяжестью на душе, столько больных, а я без очереди пойду.
Читатель невольно спросит, почему же без очереди. Отвечаю: Андрей Викторович Гестарев, местный доктор, мой старый знакомый, даже товарищ и друг, вместе ещё в императорском полку служили, он тогда же вытаскивал меня, раненного в ногу из под завалов небольшого сарайчика. Вместе со мной он гнал турков с нашей земли, вместе мы стреляли в их спины и рубили их головы, сейчас же я ушел в писательство, а Андрей в привычную для него профессию, спасать и лечить людей. Врач он неплохой, даже трудные случаи берет под свое крыло, как пример мой, так что положиться на него можно, меня же принимают по старой дружбе без очереди, 30 минут положенных мне, а может лучше бы я в очереди стоял?
Зайдя внутрь, я, стараясь ни с кем из больных не встречаться взглядом, медленно подошёл к посту медсестры, Аннушка, мило охнула, увидев мое пусть страдальческое, но все же с натяжной улыбкой, лицо. А после, сказав будто бы одними лишь глазами, провела меня мимо очереди, прямо к кабинету. Театрально взяв меня за руку. Что же за девица? Не надо тут спектаклей, хватит стыда и так, тратить время от реальных и даже решаемых проблем, к моей...Ох, как же стыдно мне, вы бы знали читатель.
Неожиданно у самой двери, меня за руку, уже другую, нежели ту за которую меня вела Аннушка, взял какой-то старик. С седой бородой, слегка запавшими в глазницы глазами, он лишь взглянул на мое оторопевшее и испуганное лицо, а после одними лишь губами, сказал мне:
"Гаршин...живой ещё"
Именно так, читатель. Живой ещё! А каким бы ещё я был, кровь внутри течет, мозг соображает, мышцы двигаются, какой ещё, ежели не живой. Но нечего сказать старичку я не успел, Аннушка быстро отсекла старика и под суровые взгляды очереди ввела меня в кабинет Андрея Викторовича. Я потупив взгляд оказался в врачебном кабинете.