– Ладно, папа.
– Это еще не все. Я вышвырну тебя вместе со всем, что у тебя было, когда я тебя купил: с твоими лохмотьями и синяками. Все будет кончено между нами. Я плюну тебе вслед.
– Ладно› папа. Я никогда больше не буду!
– Надеюсь. Ступай спать.
Бэзлим лежал без сна, тревожась, размышляя, не слишком ли он был суров. Но, черт побери, мир жесток, он должен научить мальчишку жить в нем. Он услышал какой-то звук, как будто что-то грызли, и внимательно прислушался. Через некоторое время он услышал, как мальчик тихонько встал и подошел к столу; затем зазвенели монеты, и он услыхал, как мальчик возвращается в постель.
И только когда мальчик засопел во сне, Бэзлим тоже смог заснуть.
3
Задолго до того Бэзлим научил Торби читать посаргонийски и на интерлингве, пуская в ход кулаки и другие аргументы, так как у Торби совершенно не было интереса к интеллектуальным занятиям. Но случай с Зигги и осознание того, что Торби растет, напомнили Бэзлиму, что время не стоит на месте, особенно для ребятишек.
Торби не мог определить, когда же он понял, что папа не совсем (или не вполне) нищий. Торби достаточно хорошо изучил других нищих, чтобы понимать разницу, но это его не беспокоило: папа был папа, такое же явление, как солнце или дождь.
На улице они никогда не упоминали о том, что происходило дома, и даже умалчивали, где он находится; у них никогда не бывало гостей. У Торби появились друзья, а у Бэзлима были десятки или даже сотни их, он знал, кажется, весь город. Никто, кроме Торби, не имел доступа в убежище Бэзлима Но Торби догадывался, что у папы есть еще какие-то занятия помимо попрошайничества. Однажды они, как обычно, легли спать. Торби проснулся на рассвете. Он уловил какое-то движение в комнате и позвал спросонья:
– Папа!
– Да. Спи.
Но мальчик встал и нажал на выключатель. Он знал, что Бэзлиму трудно ходить в темноте без протеза, если ему захотелось пить или еще что-нибудь.
– С тобой все в порядке, папа? – спросил он, поворачиваясь.
Он остолбенел от удивления. В комнате был незнакомый джентльмен!
– Все в порядке, Торби, – сказал незнакомец папиным голосом. – Не беспокойся.
– Папа?
– Да, сынок. Извини, что я тебя напугал. Надо было переодеться до того, как я вошел. Обстоятельства не позволили, – он начал срывать с себя нарядную одежду.
Когда Бэзлим снял вечерний костюм, он стал больше похож на папу… кроме одного.
– Папа, твой глаз!
– Ах, это. Он вынимается так же легко, как и вставляется. Я лучше смотрюсь с двумя глазами, правда?
– Не знаю, – Торби обеспокоенно уставился на глаз. – Он мне не нравится.
– Ах так? Ну, ты не часто увидишь меня с ним. Раз ты все равно не спишь, помоги мне.
Проку от Торби оказалось немного; то, что делал папа, было для него ново. Сначала Бэзлим убрал с буфета банки и тарелки, и в его задней стенке обнаружилась дверца. Затем он вынул искусственный глаз, с величайшей осторожностью развинтил его надвое и при помощи пинцета вытащил оттуда крошечный цилиндрик. Торби смотрел на все происходящее, но ничего не понимал, кроме того, что папа работал с величайшей ловкостью и тщанием. Наконец Бэзлим сказал:
– Готово. Теперь посмотрим, получились ли фотографии.
Бэзлим вставил крошечную катушку в аппарат, просмотрел ее, невесело улыбнулся и сказал:
– Собирайся. Готовь завтрак. Можешь взять с собой кусок хлеба.
– Зачем?
– Поторопись. Нельзя терять время.
Торби загримировался, нацепил лохмотья, вымазал лицо. Бэзлим ждал с фотографией и плоским цилиндриком в руке. Он протянул фотографию Торби:
– Посмотри. И запомни.
– Зачем?
Бэзлим убрал фотографию.
– Сможешь узнать этого человека?
– Ну… дай посмотреть еще раз.
– Тебе нужно его запомнить. На этот раз посмотри хорошенько.
Торби взглянул, потом сказал:
– Хорошо, я его узнаю.
– Он будет в одном из баров возле порта. Сначала загляни к матушке Шаум, потом в «Супернову» и в «Деву под вуалью». Если его там нет, поищи на Веселой улице, пока не найдешь. Его нужно найти до трех часов.
– Я найду его, папа.
– Когда найдешь, положи это в миску с монетами. Потом подойди, скажи ему что-нибудь, но обязательно упомяни, что ты сын Бэзлима Калеки.